Египетские сановники и дипломаты, надо полагать, внимательно следили за карьерой Мамая с самого ее начала: о его значении в политике Золотой Орды сообщает целый ряд египетских историков XIV-XV вв., которые сами участвовали в политической жизни султаната мамлюков — военный интендант ал-Мухибби, везир Ибн Халдун, придворные секретари ал-Калкашанди, Ибн Тагриберди и ал-Аскалани.[211] Не случайно имя бекляри-бека оказалось запечатлено в трудах многочисленных средневековых египетских историков — в отличие от многочисленных государственных деятелей и даже ханов Золотой Орды эпохи «Великой замятии», совершенно не известных египтянам.[212] Не приходится сомневаться в том, что египетские власти прекрасно представляли себе влияние бекляри-бека, поэтому неудивительно, что ордынское посольство было радушно принято султаном и привезло его дружеский ответ Мамаю.[213] Обращение к Мамаю в султанском послании выглядело весьма впечатляюще: «да увековечит Аллах Всевышний благодать его степенства эмирского, великого, ученого, воинствующего, поддерживателя, единственного, пособника, помощника, многозаботливого, предводительствующего, нойона, ас-сайфи, славы ислама и мусульман, главы эмиров двух миров, пособника воителей и борцов, вождя ратей, сокровища государства, подпоры царей и султанов, меча повелителя правоверных».[214]

Таким образом, инициатива Мамая оказалась успешной: в 776 г. х. (1374/1375 г.) на имя Мухаммад-хана пришло очередное послание Шабана с богатыми подарками. Согласно египетскому автору ал-Мухибби, лично составлявшему это послание, султан оправдывал задержку своего ответа непрерывной борьбой с «франками» и выражал удовлетворение тем, что в Золотой Орде «опасные пути стали безопасными», а сам хан выказывает справедливость к подданным и поддерживает союз с Египтом «по обычаю предков».[215] Впрочем, столь блистательно начавшаяся переписка, по-видимому, вскоре была прекращена: в том же 1374 г., как мы помним, Мухаммад-хан и Мамай были вытеснены из Сарая Урус-ханом и, возможно, потерпев поражение, перестали представлять интерес для египетских правителей. Скоротечность правления Мухаммада в Сарае в течение 1374-1375 гг. подчеркивает сообщение египетского автора начала XV в. ал-Калкашанди, который даже «поправляет» ал-Мухибби, заявляя, что между золотоордынскими правителями «нет такого, имя которому Мухаммад. В упомянутом 776 году (12 июня 1374 — 1 июня 1375 г.) в этом царстве правил уже человек по имени Урус… Может быть, Мухаммад — имя его, а Урус — прозвище…»[216]

Несмотря на то что переписка Мамая с Египтом оказалась довольно скоротечной и была быстро свернута, его усилия, по всей видимости, не пропали даром. Ханам, вступившим на трон после «Великой замятии», было гораздо легче вновь наладить связи Золотой Орды с Египтом во многом благодаря дипломатической деятельности Мамая.

Не менее важным внешнеполитическим партнером Мамая стали итальянские колонии Причерноморья. Двойственный статус этих территорий (фактически — их двойное подданство) влек уплату ими налогов как собственным «метрополиям» Венеции и Генуе, так и Золотой Орде,[217] а соответственно, они являлись постоянным источником немалых доходов для Мамая, в сферу влияний которого входили Крым, Северное Причерноморье и Северный Кавказ.[218] Соответственно, любое ухудшение отношений с итальянскими колониями влекло уменьшение этих доходов и, как следствие, уменьшение лояльности к Мамаю со стороны эмиров и военачальников, которые готовы были служить тому хану или временщику, который больше заплатит. В результате бекляри-беку приходилось постоянно лавировать между венецианцами и генуэзцами, чтобы сохранять с ними дружеские отношения. А это было не всегда легко.

Так, с венецианцами Мамай поначалу не смог найти общего языка, поскольку представители венецианской торговой колонии Таны в Азове поддержали (и, видимо, финансировали) авантюру лже-Кильдибека. Когда Мамай покинул этого претендента на трон и провозгласил ханом Абдаллаха, они поплатились за это: как мы помним, едва ли не первым «подвигом» нового хана и его бекляри-бека стала расправа с правящей верхушкой Таны, когда погиб и Якопо Корнаро, консул Таны. Такое начало не могло способствовать установлению дружеских отношений Мамая с Венецией. Поэтому временщику, чтобы изгладить первое негативное впечатление, пришлось пойти на определенные уступки влиятельным венецианским торговцам. В 1362 г. хан Абдаллах выдал им ярлык, в котором снижал налог с продаж с 5% (как было установлено при Джанибеке в 1347 г.) до 4%.[219]

В 1369 г. в результате переговоров с венецианцами Мамай был вынужден снизить торговый налог с 4 до 3%,[220]восстановив, таким образом, ставку налога, существовавшую во времена Узбека и Джанибека (до войны с итальянскими колониями в 1344-1346 гг.).[221] Вероятно, и это было сделано для того, чтобы окончательно обеспечить признание венецианцами власти Мамая и его ставленника-хана, а не их сарайских конкурентов. В 1370-е гг. Тана, находившаяся под контролем бекляри-бека, вела активную торговлю, причем не только через венецианских, но и через греческих купцов.[222]