Но толчком к замыслу Мессинга поэкспериментировать с этими удивительными существами послужили довольно частые сообщения о спасении дельфинами в открытом море обессиленных или раненых людей — при кораблекрушениях или опрометчивых дальних заплывах во время купания.

Ход рассуждений Мессинга был таков. Как существо чрезвычайно умное и ласковое, дельфин может играть с человеком в воде и резвиться как малое дитя: катать на спине, подталкивать на отмель, подпрыгивать и нырять, состязаясь в ловкости. Так играют с человеком и его домашние животные — собака и кошка.

Но каким образом дельфин понимает, что плывущий даже сравнительно близко от берега человек ранен или обессилен, если нет даже следа крови, что как-то могло бы объяснить его догадливость? Почему он не вступает с ним в игру, а уверенно, как медсестра на поле боя, уводит его от опасности!

Очевидно, стрясшуюся с человеком беду дельфин понимает не визуально и не другими известными органами чувств. Можно предположить, что он “перехватывает” импульсы страха, улавливает чувство смертельной опасности, обуревающие в такую минуту человека. Ведь бедствие прежде всего осознается, о возможной гибели человек думает, и эти мысли улавливаются дельфином — вот что поражает!

И тогда Мессинг задался вопросом: а нельзя ли проверить возможность понимания дельфином человека не в критической ситуации, когда все-таки можно себе представить “радар” инстинкта, а в самых благоприятных условиях, и главное — в решении качественно разных задач и без использования условных рефлексов животного…

Предполагалось, что, по завершении “внутренней готовности” к проведению опытов, Мессинг получит если не командировку, то хотя бы разрешение Академии наук поработать некоторое время в дельфинарии на черноморском побережье Грузии. Поэтому он под разными предлогами отклонял гастрольные поездки в те края, пока не представится возможность отправиться туда, сочетая приятное с полезным. Ему хотелось соединить отпускное время с гастрольной поездкой, чтобы подольше поработать с дельфинами.

В чем видел он смысл этой пробной работы? Какие возможности — свои и дельфинов — хотел проверить? Полный ответ теперь уже никто дать не может. Не будут весомыми и мои сведения, так как идею свою Мессинг не опробовал экспериментально. Я лишь укажу направление, в котором он двигался.

Желание у него было “скромное”: общаясь несколько недель с одной и той же особью, попытаться давать приказания дельфину тоже телепатически, не отрабатывая с животным никаких опытов, основанных на запоминании команд при помощи условного рефлекса. Только мысленное внушение, как и в зрительном зале: направиться к правому барьеру аквариума, подплыть к служащему дельфинария в зеленом комбинезоне, проскочить в среднее из трех колец, опущенных в воду, и так дальше. Но, повторяю, все это — без единого знака и звука. Расчет был на то, что диковинный спектр дельфина близок к человеческому. Мессинг допускал, что во время такого сеанса ему придется себя доводить до невероятно высокой степени нервного накала — выше того, которым он лихорадит публику в зрительном зале. Нужно будет посылать дельфину своего рода “лазерный” пучок мысли — вот в какой теоретической плоскости лежал замысел Мессинга. К нему он шел и готовился годами, изгрыз массу научных и любительских сведений о дельфинах, “вживаясь” в их образ. К сожалению, свалившиеся на него в последние годы недуги выбивали его из седла, мешая планомерной подготовке к фантастическому, небывалому опыту. И не оборви смерть все замыслы, кто знает, какой величественный памятник можно было бы поставить этим морским интеллектуалам».

Боюсь, что восторженная поклонница Мессинга вольно или невольно преувеличивает степень увлечения Вольфа Григорьевича дельфинами. Ведь в мемуарах Мессинга о дельфинах нет ни слова. Как-то странно, согласитесь, если на эксперименты с дельфинами он смотрел как на дело всей жизни. Впрочем, нельзя исключить, что дельфинами Мессинг увлекся уже после написания мемуаров, то есть не ранее 1964 года. В том, что они его все-таки интересовали, трудно сомневаться. Лунгина могла преувеличить степень этого увлечения, но вряд ли она его полностью выдумала. Тем более что дельфинов издавна подозревали в телепатии и это обстоятельство вряд ли прошло мимо внимания Мессинга.

Мессинг заинтересовался дельфинами, очевидно, потому, что у них подозревали наличие разума, а также сложных сигнальных систем, в том числе телепатических. Совсем недавно, в 2006 году, коллектив американских исследователей установил, что дельфины способны к присваиванию и распознаванию имен. Имя дается дельфину еще при рождении — оно представляет собой специфический свист, уникальный для каждого имени. В июне 2005 года группа австралийских, американских и канадских исследователей показала, что дельфины могут использовать орудия труда. Некоторые ученые полагают, что навыки использования орудий труда у дельфинов передаются из поколения в поколение на культурном уровне. Но споры о том, есть ли у дельфинов язык, продолжаются до сих пор. Спорят также о том, что именно можно называть языком дельфинов.

Дельфинам нередко приписывают и телепатические способности — потому-то ими и заинтересовался Мессинг. Так, исследовательницы Н. Л. Крушинская и Т. Ю. Лисицына утверждают, что «нельзя исключить из рассмотрения возможность существования у дельфинов систем кодирования информации, принципиально отличающихся от привычных представлений человека. Например, сложная информация может кодироваться не последовательностью символов во времени, как принято в языке человека (и, видимо, в системах общения у обезьян), а одновременной передачей набора составляющих частотного спектра звуков или каким-либо другим необычным для человека и пока нераскрытым способом. Очевидно, в этом случае навязываемая дельфину экспериментатором “человеческая” система символов может для него оказаться совершенно непривычной.

Наконец, возможность установления двусторонней связи человека и дельфина на основе “языковой” символизации зависит от того, обладают ли дельфины уровнем развития умственных способностей, необходимым для оперирования отвлеченными символами». Мозг взрослого дельфина даже больше человеческого. В среднем он весит около 1700 граммов, тогда как у человека — около 1400. Однако важен не размер мозга, а его структурированность. Но и здесь не все так просто. У дельфина в два раза больше извилин в коре головного мозга, чем у человека. В то же время в кубическом миллиметре серого вещества у дельфинов довольно мало нейронов (меньше даже, чем у приматов). Вероятно, это обстоятельство ограничивает их способность мыслить. По поводу интеллекта дельфинов существуют разноречивые мнения. Некоторые ученые полагают, что дельфинов можно научить примерно тому же, чему можно научить собаку, а вот до шимпанзе им очень далеко. Другие утверждают, что мы просто до сих пор не смогли освоить язык дельфинов и потому не можем адекватно сравнивать их интеллект не только с интеллектом приматов, но даже с интеллектом человека.

В мемуарах Мессинг утверждал: «Все, о чем я писал раньше, я, материалист, могу объяснить пусть не в деталях, но достаточно четко. И если иной раз не совпадала моя точка зрения с точкой зрения того или иного ученого, это не меняло сути дела: то ли, иное ли объяснение механизма моего искусства будет в конце концов принято наукой в качестве объективной истины, мне не очень важно. Важно для меня другое: убежденность, что этот материальный механизм будет найден…