Просто я надеялась, что ты дашь убить долгорога Хидат, – сказала она, опуская ноги в мелкую воду у берега. – Это напомнило бы ей, как она искусна, вернуло бы веру в себя.

Эсбар долго смотрела ей в лицо, потом кивнула:

– Добрая мысль. – Она расстелила накидку на камне и подсела к Тунуве. – Прости. Ты знаешь, как я увлекаюсь в состязаниях.

– Потому ты и мунгуна. – Тунува потрепала подругу по колену. – Не за что тут извиняться.

Эсбар сжала ее пальцы. Тунува пробежала глазами по пятнышкам на ее кисти. У нее тоже руки с возрастом изменилась: распухли костяшки, сильней проступили вены.

– Тува, – позвала Хидат, стоя по колено в воде, – чуть не забыла: с тобой хочет поговорить настоятельница. Если желаешь, иди к ней сразу. С долгорогом мы управимся, верно, Эс?

– Я думаю. – Эсбар, покосившись на Тунуву, понизила голос: – Если это насчет Сию…

– То я тебе расскажу.

Тунува поцеловала ее и встала. Эсбар подставила лицо солнцу.

Тень леса обняла Тунуву. Она, держа сапоги в руке и почти беззвучно ступая босыми ногами, вернулась на поляну. Кое-кому деревья дарили не только священный огонь, но и молчание тени.

Она направила Нинуру к обители, миновала невидимые сторожки, передававшие весть о ее приходе наложившим чары магичкам.

Кто не знал, где искать, никогда не нашел бы входа, скрытого под толстыми, широко раскинувшимися корнями гигантской смоковницы. Тунува спустилась в тоннель и шла по нему, пока земля под ногами не сменилась гладкой плиткой. Поднявшись в солнечную комнату, Нинуру прилегла вздремнуть на балконе, а Тунува переоделась.

Сагул подкреплялась в собственной солнечной комнате, в палате Невест. Тунува застала ее над тарелкой горячего риса с копченой козлятиной и креветками под соусом из трав и орехового масла.

За ее окном гремел Плач Галиана. Водопад, падая в долину Крови, становился притоком Нижней Минары и с ней убегал на юго-запад, к морю.

– Настоятельница, – позвала Тунува, – позволь присоединиться?

– Тунува Мелим. – Сагул махнула на кресло. – Садись. Ешь. Ты, должно быть, проголодалась.

Тунува, омыв руки в тазу, положила себе риса.

– Успешна ли была охота?

– Самец долгорога. Отличное мясо. – Тува, сдобрив рис маслом, слепила его в комок. – Хидат сказала, ты хотела со мной поговорить.

– Действительно. Я усну сразу, как поем, так что буду краткой. – Сагул проглотила еду. – Я обдумала твое предложение послать Сию ак-Нару в большой мир.

– Я полагала, с ней уже все решено, настоятельница.

– Тогда за меня говорило солнечное вино. – Сагул сделала глоток. – Сию отправится ко двору в Нзене. Как посвященная.

Она подцепила кончиком ножа креветку.

– Гашан будет наставлять ее и не оставит без совета.

Тунува едва верила своим ушам.

– Настоятельница, – с неимоверным облегчением заговорила она, – спасибо! Ты еще будешь ею гордиться, и по заслугам!

– Знаешь, почему я избрала своей преемницей Эсбар?

– Потому что ее уважает вся обитель. Потому что она решительна, умеет воодушевлять и мысли ее возвышенны. И она великая магичка.

– Все это, конечно, так, – крякнула Сагул и прожевала креветку. – Но прежде всего потому, что она прислушивается к тебе. Ты ее сдерживаешь и направляешь. Ты для нее – голос рассудка. После моей смерти она только твоего совета и станет слушать.

– Сагул, она любит всю семью. Она внимает каждому.

– Что, сегодня Эсбар сама убила долгорога или уступила удар растревоженной Хидат?

– Сама, – потупилась Тунува.

– Настоятельница должна не просто слушать. И не просто смотреть, но видеть. Если каждая из нас – огонь, то Эсбар – горящий наконечник стрелы. Она так устремлена к цели, что не заметит, коли мир за ней загорится. В этой неуклонности и сила ее, и слабость. – Настоятельница отложила нож – Ты заметила, в чем нуждается Хидат, хотя та ни слова тебе не сказала. И с Сию всегда было так же. Ты – тот огонь, что согревает, Тунува Мелим. Огонь, что затворяет кровь.

Тунува отправила в рот слепленный комок риса. Каждый такой разговор с глазу на глаз с Сагул вызывал в ней странные чувства: разом тревожил и утешал.

– Ты оказываешь мне честь, настоятельница, – сказала она. – Можно мне навестить Сию, сказать ей о новом поручении?

– Можно. Сразу я не смогу ее отпустить – не дело поощрять дерзких древолазов, – но, как только отбудет наказание, мы вручим ей воспламеняющий огонь. – Сагул шевельнула бровью. – В тебе сиден затухает, хранительница могилы. Спустись этой ночью в долину насыться.

На закате она сошла по тысяче ступеней в ложе долины. Ночь выдалась прохладной. У реки сидели мужчины и, перешучиваясь, передавали по кругу кувшин с вином. При виде Тунувы их как ветром сдуло.

Каждая из сестер ела в одиночестве – кроме первого раза, когда плод съедали при всей семье. Тунува в тот день оделась в белый плащ посвященной. На каждом шагу она проникалась страхом – достойна ли она, не откажет ли ей дерево.

Прошел не один десяток лет, а она все еще оставалась посвященной – готовой к бою, который так и не начался. Других рангов в обители не бывало, потому что разить было некого.

Она уронила с плеч плащ и опустилась на колени между корнями. Апельсины на ветвях горели свечками. Один, шурша между лепестками, упал ей в подставленную ладонь. Огонь сердцевины насквозь просвечивал кожуру.

Саяти ак-Нара думала, что следует съедать плод целиком, чтобы не упустить ни капли волшебства. Покойная настоятельница переменила это правило, убедившись, что достаточно надкусить плод. Тунува сперва счистила кожуру и отложила, чтобы после похоронить в земле.

Апельсин лопнул у нее на зубах. Сиден хлынул в тело жидким солнцем – волшебство земных глубин вновь пополнило ее силы. Тунува отдалась огню.

Она на время обратилась в небывалую свечу, чей фитиль обновляется, сгорая. Раскинувшись на траве, она замечала каждое движение крыльев, рост каждой травинки и густой, как вкус, запах цветов. Звезды блестели остриями стрел. Под ее натянувшейся кожей гудел целый мир.

Она взглянула на светящиеся кончики пальцев. Этот свет померкнет со временем, как и ее неколебимое спокойствие. К утру кожа станет нежной, будет гореть. Ее настигнет голод – до еды и до прикосновений.

Не дожидаясь, когда это случится, она встала и благодарно прижалась к коре горящим лбом.

В палате посвященных тихий ласковый голос Имсурина напевал колыбельную одной из младших девочек. Тунува ждала в дверях, пока певец ее не заметил.

– Имин, – полушепотом сказала она, – настоятельница позволила мне зайти к Сию.

Он укутал ребенка одеялом.

– Зачем?

– Сказать, что ее ждет воспламенение.

Имсурин дернул ртом. Тунува видела, что он рад, хоть и привык невозмутимо встречать любую новость.

– Давно пора. Жаль, что не нашлось другого средства пронять настоятельницу. – Он задул светильник рядом с собой. – Сию нездорова. Она рада будет тебя видеть.

– Что с ней?

– Подозреваю веретенного шершня. Если ей не станет лучше, позову на помощь Денаг.

Тунува кивнула. Посвященные болели редко, но Сию пока оставалась послушницей.

Укус веретенного шершня вызывал тяжелое изнеможение, поэтому Тунува