ему на его военной дороге – старались ободрать его до нитки. Карл не сердился, принимая это как должное.

– Сегодня под утро ходили с ребятами за реку у болгар баранов воровать. Жрать-то уже почти нечего. Ну и нарвались на драку, – болтал между тем Карл. – Я двух зарезал… Рубаха вот, гля! – Карл приподнял над водой мокрый, серый комок. – Вся в крови была. Болгары – бежать, а у нас – кони. Считай, что всех порубили…

Судя по всему, Карл рассказывал не о бое, а об избиении безобидных пастухов.

– Баранов привели?

– Штук пятьдесят, – заулыбался своей знаменитой, щербленной улыбкой Карл.

– Через реку как перегнали?

– Брод, – Карл кивнул в сторону ниже течения реки. – Правда, половину потопили. Там еще пленные были… Трое, кажется. Одна баба… Молодая совсем. Баба тоже потонула.

– Что ж не уберег? – усмехнулся Анри.

– Идти не хотела, – Карл пожал плечами. – Тупые они тут все…

Карл немного помолчал.

– Короче говоря, только вернулись, а аббат мне сразу – иди, мол, мост восстанавливай. Нашел крепостного раба камни ворочать! Тут одних монахов не меньше тысячи, да и прислуги столько же. Пусть небо молитвами не коптят, а делом занимаются. Я что ли виноват, что мы тут уже две недели топчемся, а толку нет?

Анри присел рядом с Карлом. Тот уже закончил стирку и скептически оглядывал серую, как булыжник, рубаху.

Сожженный воинственными болгарами мост через бурный Тронкс остановил движение отряда аббата Круазье. Основная масса воинов-крестоносцев, возглавляемая братом короля Вольдемаром Храбрым, вышла к Тронксу выше километров на сорок – в долине – и давно, благополучно миновала водную преграду не такую бурную на равнине.

Аббат заупрямился и отбился от общего движения в Святую Землю только по одной причине: в горах, там, где Тронкс пересекает старый мост, расположился древний греческий монастырь. Круазье интересовал именно он, а не местная деревушка Возгорье возле монастыря, которая со временем разрослась и превратилась в довольно сильную и богатую крепость.

Полмесяца назад, перейдя реку по еще не сожженному мосту, аббат прямиком направился в монастырь, чтобы взглянуть на «гвоздь Христов» в огромной ценности которого его убеждал в Риме папский легат Тиверий. Круазье хорошо запомнил глаза легата, которые горели и благостным и, в тоже время, каким-то воровским огнем. Заканчивая тот светский разговор, Круазье улыбнулся и пообещал влиятельному собеседнику подарок. Разговор был окончен, но вдохновленный обещанием легат вдруг склонившись к уху аббата, зашептал что-то интимное про отношения в Риме, про кардинала Мотени, которого даже черти не берут в ад и даже про какую-то Рамалию Августу, которая вхожа во дворец Святого Петра. Собственно говоря, это были уверения в том, что легат готов к особым, доверительным отношениям, но его откровенность была, мягко говоря, чересчур циничной. Общение аббата Круазье и легата Тиверия закончились заверениями в вечной дружбе и взаимной поддержке, причем поверил во все это только аббат, потому что он не был римлянином.

Переговоры с болгарами не удались, хотя аббата и пустили сначала в крепость. Не имея толкового переводчика, аббату Круазье пришлось самому, едва ли не знаками, объяснять цель своего приезда. Разговор о покупке святой реликвии получился длинным и бестолковым. Аббат толком не понимал, что он беседует не с монахами, а, в основном, с купцами и простыми горожанами, среди которых было много простых пастухов. В конце концов, аббату предложили солонину (при чем по довольно дорогой цене) и кое-что из доспехов и оружия византийцев. Последние были ржавыми и пылились в сараях жителей крепости лет тридцать, а то и больше.

Аббат Круазье рассердился и особенно после того, когда какой-то здоровенный болгарин-недотепа не сумев справиться со своим копьем, ткнул им под ребра коня аббата. Благородный конь встал на дыбы и если бы не помощь, которую оказали Круазье его верные рыцари, он наверняка свалился на землю.

Возник скандал. Шум на крошечной, крепостной площади становился все громче и нервознее. Карлу Матиусу заехали куском солонины по физиономии. Обиженный рыцарь тут же обнажил свой меч. Дикари-болгары не замедлили опустить копья, причем так ловко и быстро, что три уперлись в грудь разгневанного рыцаря.

Аббат Круазье поднял руку и призвал людей к христианскому порядку. Когда некое его подобие было восстановлено, аббат продолжил было свою речь со спокойствием святого пастыря, но вдруг не сдержался и разразился проклятиями по поводу местных варварских обычаев. Когда смысл слов аббата стал все-таки доходить до жителей Взгорья, местные дикари снова взялись за свои копья и на этот раз нацелили их в лицо аббата. Их острия нервно подрагивали возле самого носа Круазье. Он пригрозил жителям крепости и монастыря карой небесной и поспешно ретировался в свой лагерь на другой стороне реки.

Ночью жители Взгорья сожгли мост, а связанную охрану утащили с собой. Пленные вернулись через несколько дней, но не все, потому что по их словам, кое-кто решил присоединиться к болгарам. Аббат Круазье тут же предал анафеме отступников, изменивших делу освобождения Святой Земли.

Мост решено было отремонтировать в кратчайший срок. Аббат попытался было восстановить отношения с местными жителями, но переговоры были быстро прерваны, потому что рыцари и их многочисленные слуги чуть ли не ежедневно начали устраивать охоту за баранами и прочей живностью местных жителей, а при случае прихватывали и молодых женщин. Схватки были кровавыми и строились по принципу засад. Жителей Взгорья было значительно меньше, но они лучше знали местность и они не любили оставаться в долгу. Кроме почти ежедневных схваток, болгары портили строевой лес по берегам реки, например, подрубая его посередине, или загоняли в стволы сосен осколки старых пил.

Восстановление моста сильно замедлилось. Если бы в отряде аббата Круазье было хотя бы полторы тысячи опытных рыцарей, проблема могла бы быть решена в течение пары дней. Аббат, не задумываясь, снес бы с лица земли Взгорье и монастырь, сохранив на память только святую реликвию, а доски и камни от домов пустил на восстановление моста. Но, во-первых, рыцарей в отряде было чуть больше трехсот, а, во-вторых, Взгорье и монастырь были надежно защищены рвом, высокими стенами и поясом скал. Штурм исключался, но и уйти было не то что нельзя, а трудно, потому что другая дорога – брод чуть ниже по течению километрах в трех – был крайне неудобен. Во-первых, брод был достаточно глубоким, а, во-вторых, на всем его протяжении лежали не меньше десятка огромных глыб, обойти которые по пояс в воде, было бы очень трудно. Но что все-таки смогли бы сделать люди, было не под силу тяжелым телегам. Даже если