Текст первого демарша был подготовлен Кимом, хотя позднее я тоже приложил к этому руку. Ценную помощь оказывал и Патрик Рейли из министерства иностранных дел, к тому времени личный помощник нашего шефа. Ким демонстрировал превосходный «августовский» стиль, в котором были замечательно перемешаны негодование возмутительным поведением немцев и досада оттого, что испанцы тем самым ставят под угрозу собственный нейтралитет. Как только была вручена первая нота протеста, мы осмелели и наконец смогли представить Франко почти полную диспозицию резидентур абвера в Испании и Испанском Марокко. Позже мы увидели, как весь этот список отправился воздушным путем из Мадрида в Берлин, но никто на обеих точках этого маршрута так и не предположил, что всему виной может оказаться уязвимость шифра. Одной из возможных реакций было то, что немцы предпримут ответные меры, аналогичным образом нейтрализуя агентов СИС в Испании; некоторые «бродвейские» офицеры поначалу горячо отстаивали эту мысль, но к ним не прислушались. Мы были уверены (отчасти благодаря ISOS), что осведомленность немцев об агентах СИС на полуострове носит отрывочный характер. Естественно, они в конечном счете выдали какой-то список; это была странная мешанина, в которой фигурировала парочка фактических сотрудников и агентов СИС, затерянных среди огромного количества ничему не соответствующих имен, включая людей, которые уже умерли либо уехали из Испании. Никто со стороны британцев не обращал на это особого внимания, а испанцы не усердствовали. Однако они все-таки надавили на немцев в результате наших протестов и где-то в 1943 году выдворили из Испании довольно большое число агентов, включая и большинство тех, которые действовали на юге.

Почему же Испания, которая открыто занималась пособничеством странам оси, обращала так много внимания на наши ноты протеста? Первая нота была вручена в середине 1942 года — когда немцы пребывали в зените славы, рвались на Кавказ, наступали вдоль североафриканского побережья и число потопленных ими наших судов достигло пугающего уровня. Истина заключалась в том, что Франко (которого Ким всегда считал исключительно проницательным политиком) был готов помогать абверу только до тех пор, пока немцы сохраняли в секрете свою деятельность и агентов, большинство из которых были сержантами или младшими офицерами вооруженных сил. И мы сами, и испанцы, и немцы знали, что наша информация верна, и то, что позволялось вытворять немцам, абсолютно несовместимо ни с каким нейтралитетом, пусть и номинальным. Протест, выраженный в 1943 году по отношению к Португалии, оказался куда менее действенным: португальцы считали, что соблюдают разумный нейтралитет, и их совесть в этом смысле была чиста.

Очень легко скатиться к тому, чтобы представлять собственную работу — и ее результаты — в розовом свете. В течение всего 1942-го и большей части 1943 года я считал, что у меня ключевая должность не только в иберийской подсекции, но и во всей Секции V. И действительно, я не променял бы ее ни на какую другую должность во всем мире контрразведки. Никогда прежде и никогда потом у меня не было работы, которая приносила бы мне такое удовлетворение. Р.В. Джоунс однажды сказал мне (предвосхищая широкое применение компьютеров), что у идеального офицера-аналитика мозг должен быть таким же, как комната, он должен уметь впитывать и синтезировать весь объем нужной информации. Я бы сказал, что такая характеристика была скорее применима к самому Джоунсу, нежели к любому другому человеку военного времени. Я, конечно, едва ли соответствовал столь высокому уровню, но мои способности к анализу и запоминанию различных имен, дат, мест, цифр и фактов теперь явно мне пригодились. Вдобавок ко всему, я работал бок о бок с людьми аналогичного склада, причем под руководством Кима, которого все уважали и любили. До сих пор я почти ничего не сказал о своих коллегах, которым приходилось перелопачивать горы материалов, поступающих из резидентур и еще бог весть откуда, обрабатывать запросы МИ-5 и заниматься многими другими вещами. Это были прекрасные специалисты по Испании, которые к тому же, в отличие от меня, владели местными диалектами. И над всем этим восседал Ким — спокойный и уравновешенный, хорошо знакомый с Испанией, с ее вождями и языком.

Наша жизнь была не такой уж суровой. Контршпионаж имеет преимущество над большей частью другой работы в разведке: его предмет — люди, причем их состав весьма пестрый. Шутки, непристойности, все мало-мальски интересное сразу же становилось всеобщим достоянием, поскольку все мы, по сути, находились под одной крышей, а зачастую даже — в одном помещении. Ким был неотъемлемой и важной частью всего происходящего. И все же я снова был очарован произошедшими в нем переменами. У Секции V хватало врагов, но Ким, казалось, уживался со всеми. В общении с другими он являл собой полную противоположность своему бескомпромиссному и часто придирчивому отцу и к тому же весьма отличался от себя самого — в недавнем прошлом. Однако когда дело касалось тех вещей, которые Ким считал важными, он тоже мог стать бескомпромиссным. Так или иначе, но он обычно добивался своего, не вызывая к себе вражды, зачастую даже не позволяя оппоненту понять, что между ними произошел конфликт. Одним из его козырей была хорошая осведомленность о предмете разговора; надо сказать, что у многих офицеров в СИС, да и в других ведомствах, наблюдалось заметное равнодушие и даже отвращение к внимательному и скрупулезному анализу документов.

Многие дела, хранящиеся в центральном реестре СИС (который территориально находился в Сент-Олбансе — в двух кварталах от Гленалмонда), были датированы еще началом 1920-х годов. С большей частью этих дел мы ознакомились, потому что каждое новое имя автоматически «отслеживалось» в реестре: каждый постоянно получал кучу папок с вероятными — или маловероятными — признаками совпадения. Не могу сказать, что эти довоенные отчеты действительно оправдывали для нас ту репутацию, которой СИС добилась в мире. Что касается участка работы Секции V, то чрезмерное внимание к коммунистам привело к тому, что к началу войны слишком мало было сделано в области противодействия немецкой разведке: даже очевидная работа, например сбор материалов из открытых источников — немецких телефонных книг и других справочных публикаций, когда все это можно было относительно легко раздобыть, велась крайне плохо. Судя по историям наших коллег, которые поступили на службу еще в мирное время, секретность СИС считала для себя самоцелью. В вопросах безопасности здесь явно наблюдался перебор. К примеру: два самых тяжких преступления, которые вы могли совершить, — это рассказать жене, в чем заключается ваша настоящая работа, и поделиться с любым из коллег, какая у вас на самом деле зарплата. Война, конечно, избавила нас от множества подобной ерунды, но нам все еще платили жалованье хрустящими белыми пятерками. Эффект от принятых мер безопасности был прямой противоположностью ожидаемому; вас могли счесть либо спекулянтом, либо агентом Секретной службы. Однажды, когда мне нужно было снять в банке немного денег сверх лимита своего и без того весьма скромного счета, я отправился к управляющему и объяснил, что моим единственным источником дохода является небольшая стопка пятифунтовых банкнотов, часть которых я ежемесячно вносил на счет. «Ах да, — с понимающей усмешкой ответил тот, — у нас несколько клиентов, таких как вы». Не думаю, что он имел в виду, будто я спекулянт.