Впервые открыто проявив агрессию в виде Ледяного Душа, перверзник, тем не менее, не рассчитывает потерять жертву. Да он особо и не боится, что это произойдет. По опыту прошлых отношений, на которых и был обкатан деструктивный сценарий, он знает, что жертва в большинстве случаев не склонна «соскакивать» на этом этапе. Слишком непостижимы для ее ума причины недавнего кошмара, коим явился Ледяной Душ. Слишком велико желание разобраться в этом феномене. Слишком силен преступный оптимизм, уверяющий, что произошедшее – случайность, которая не повторится.

Замешательство, которое испытывает сейчас жертва, очень на руку нашему «пациенту». Сейчас надо по максимуму дестабилизировать ее, завиноватить по самое «не хочу», чтобы как можно скорее перевести в полностью зависимое состояние и начать юзать на всю катушку. К сожалению, обычно перверзникам это удается.

Какими средствами хищник будет добиваться полного контроля над жертвой, во многом зависит от того, как она отреагировала на Ледяной Душ. Дезориентирована? Оглушена? Раздавлена свалившимся на нее горем? Дав небольшую передышку, хищник нажимает еще сильнее. Например, недолго побаловав прохладным вниманием, опять устраивает «пытку тишиной». У жертвы земля уходит из-под ног. Все пропало, шеф! И она начинает трезвонить своему мучителю. Она считает, что он ее бросил и пытается всеми силами вернуть его. Соответственно, жертва готова на значительные уступки и покорнейше просит не отвергать того, чего еще только вчера перверзник так усердно добивался. При этом она уже не смеет ничего просить взамен.

Видя панику жертвы, Роковая Личность обычно использует следующую тактику: какое-то время игнорирует звонки, затем скучным голосом говорит «алло» или на потоки отчаянных посланий отвечает тремя строчками «ни о чем». Так Неотразимый дает понять, что отныне в ваших отношениях право голоса имеет лишь он. И только он будет решать, когда и как с вами общаться.

Рассказывает Григорий:

«Я поначалу не отнесся серьезно к словам Алины о том, что она рвет со мной. Но на третий день ее молчания я заболел. Я понял, что должен вернуть ее во что бы то ни стало. Но продержался еще неделю.

Я сам поразился своему отчаянию, когда Алина проигнорировала два моих звонка. На следующий день я сбежал с семейного праздника в деревне, пошел в лес и вновь набрал ее номер. И ощутил огромное облегчение, когда услышал холодно-безразличное: «У тебя ровно шестьдесят секунд, чтобы убедить меня слушать тебя дальше». Что я тогда нес, стыдно вспомнить!»

Рассказывает Людмила:

«Как-то мы пошли на вечеринку, где я, видимо, слишком раскованно себя повела: танцевала, веселилась, смеялась. Владимиру это не понравилось, и мне было совершенно четко сказано, что наши дальнейшие отношения невозможны.

Не скрою – было очень тяжело. Очень! А через две недели подхожу к двери, а к ней приколота маленькая такая записочка: „Да, дружочек, это я“. И – номер телефона…

Помню, при встрече я плакала, объяснялась в любви, говорила, что Владимир мне необходим. Но наши отношения были по-прежнему неопределенны».

Как видим, жертва безумно рада уже самому факту прекращения бойкота и умоляет Неотразимого подсказать, что в ней не так и как она может искупить свою вину. Обычно в этом случае перверзник полунамеками выдает что-то намеренно маловразумительное:

«Мужчина-мучитель сводит партнершу с ума, превращая любой разговор в «сеанс психотерапии», разбирая ее поведение по косточкам и изображая «доктора». Он может, например, «объяснить» ей, в чем состоят ее эмоциональные проблемы и над чем ей нужно работать, или просветить, почему она заблуждается, когда думает, что он унижает ее, – пишет Ланди Банкрофт.

Посмотрим, как существенно поколебалась уверенность в себе Сушковой после дестабилизирующих проделок Лермонтова. Перелистнем последнюю страницу ее драматичного романа:

«Долго ждала я желаемой встречи и дождалась, но Мишель все не глядел на меня. Наконец, выпал удобный случай, и я спросила его:

– Ради бога, разрешите мое сомнение, скажите, за что вы сердитесь? Я готова просить у вас прощения, но выносить эту пытку и не знать за что – это невыносимо. Отвечайте, успокойте меня!

– Я ничего не имею против вас; что прошло, того не воротишь, да я ничего уж и не требую, словом, я вас больше не люблю, да, кажется, и никогда не любил.

– Вы жестоки, Михаил Юрьевич; отнимайте у меня настоящее и будущее, но прошедшее мое, оно одно мне осталось, и никому не удастся отнять у меня воспоминание: оно моя собственность, – я дорого заплатила за него.

Мы холодно расстались…»

Чем настойчивее жертва в своих попытках достучаться до мучителя, тем сильнее он ее отвергает. Вот как поперверзил респондентку Наталью ее, совсем недавно столь чуткий и чувствительный, «друг».

«После первого бойкота, который он мне объявил ни с того, ни с сего, у нас было бурное примирение и упоительная прогулка. Я была уверена, что все недоразумения между нами разрешены, как вдруг через два дня опять наткнулась на скучное лицо. Я спросила, что случилось. Мне в ответ почти прошипели, что я достала своей чувствительностью (обратите внимание: к «сверхчувствительности» жертвы апеллируют почти все агрессоры. Очень надежный маркер! – Прим. Авт.), что ничего не произошло, и я опять создаю проблемы на ровном месте.

Я растерялась. Стала что-то бессвязно лепетать про свою адекватность… и про того, что до него никто не упрекал меня в гиперчувствительности. Ну да, я не сухарь… любящая женщина, в конце концов.

– Первый раз вижу такого чувствительного человека, – пробормотал он.

И я поймала себя на том, что начала обдумывать каждое свое слово, трижды перечитывала письма перед отправкой – как бы ненароком не задеть ранимую и трепетную душу моего друга. Я очень старалась, но все же задевала. Он мог отреагировать так бурно, что я пугалась. «Ты не представляешь, как ты меня разозлила, – буквально рычал он. А я ни черта не понимала. В ответ на добродушный микроподкол – вот этот гнев?!

– Объясни, что тебя так задело, – робко просила я, переждав бурю. – Мне это нужно, чтобы лучше узнать тебя и не допускать таких ситуаций.

– Ладно, проехали, – мой друг как бы немного смущался. – Просто я вот такой. И никакие маски надевать не собираюсь. Тебе придется принять меня таким, какой я есть.

– Но ты совсем не такой, – протестовала я. – Я видела тебя другим. Это и есть ты настоящий…

Он примирительно улыбался, и мы вновь проводили прекрасный вечер, и я слышала, что я неземная, совершенная… Выше меня только звезды, круче меня только яйца… Если бы это сказал кто-то другой, я бы зашлась в смехе и решила, что ко мне подкатывает второсортный ловелас. Но эти глаза напротив! Они не могли лгать…

А назавтра я вновь чувствовала с его стороны необъяснимый холод. Я была в отчаянии и словно параличе. Попытки проанализировать ситуацию с треском проваливались. В голове никак не могло уложиться, почему вчера меня боготворили, а сейчас гонят со светлых очей – пусть пока и завуалированно.