все, что хочешь и что не хочешь!

И все-таки такие воспоминания, сколько бы ни были они сомнительными, понемногу разжигают наш азарт. Теперь вся наша надежда на траншеи. В их стенках, где обнажаются слои земли, можно будет найти пятна и следы выкопанных в древности ям. Сумеем ли мы их увидеть среди перекопанной, перемолотой огородной земли, среди выбросов из выгребных ям, из «щели» — вопрос другой. Надо быть готовым, что погребение, которое нашел Володя, — последнее из сохранившихся и вся наша суета — только «томление духа».

— Как думаешь, на каком расстоянии будем траншеи пускать? — обращается ко мне Вадим.

Он с Сашей кончил снимать глазомерный план участка, который предстоит нам перекопать, отметил по буссоли направление первой траншеи и теперь готовится снова стать землекопом.

— Сейчас, Вадим, ты начальник. И думай сам, и командуй! Ну а уж мы — на подхвате…

Вадим приосанивается. Все-таки приятно, когда тебя утверждают начальником, да еще на виду у такой толпы зрителей. В его голосе начинает звучать металл, стекла очков взблескивают на солнце ярче, и кажется, что он стал даже чуть выше ростом.

— Ну, коли так, пустим через метр. По крайней мере будем знать, что ничего не пропустим: даже если не прямо на середину захоронения наткнемся, то тем или другим концом оно в одной из траншей окажется. А глубина — до белого песка. На нем тоже все будет видно…

Две лопаты в ширину, лопата в глубину. «На глубину штыка», как писали в старых отчетах. Сколько понадобится таких «штыков» — неведомо.

Вылетают ржавые консервные банки, хрупает под лопатой стекло, тянутся из земли тряпки, темнеют комки торфа, которым удобряли огород, щепки, веточки… Все перемешано. На моем участке траншеи явно очерчиваются границы старой помойной ямы, по-видимому, на месте старой щели. Здесь можно не углубляться — меньше двух метров такие ямы не копают, а хоронили славяне от силы на глубине до полутора метров.

Саша дошел до белого песка и отирает лоб.

— Солнышко летнее, жарит!

— А у меня что-то обозначилось!

— Где, Васильич?

— Да вот, пятнышко вроде…

И правда, на участке Вадима, когда он зачищает лопатой дно траншейки, появляется четкая граница, отбивающая светло-желтый, почти белый песок, не затронутый огородом, и какой-то серый, с зеленоватыми разводами, вкраплениями угольков и золы.

Вадим вспотел, скинул рубашку и теперь старательно вычищает эту полосу от ссыпающихся крупинок и рубчатых следов своих резиновых сапог.

— Никак, могилку нашел?

— Подожди, сейчас второй край будет…

Через полтора метра появляется второй край — такой же четкий и явственный, как первый. Сомнений нет — нашли погребение! Замеряем границы выявленной ямы, наносим на план, торжественно нарекаем — погребение номер три. Первые два — мое и Володи.

Теперь к траншее с двух сторон прирезаем участки, расширяем раскоп.

Мы стараемся снимать только огородный слой, чтобы сразу же, как только появится нетронутый песок, поймать очертание ямы. Яма какая-то странная: темное ее пятно похоже на расплывшуюся кляксу без сколько-нибудь четкой ориентировки, так что нельзя даже предположить, как лежит покойник. В том, что это яма, сомнений нет. А форма и от грунта зависит: песок мог осыпаться, когда копали…

Угли попадаются все чаще. Теперь уже копаем только мы с Сашей, а Вадим стоит с планом в руках и покрикивает на нас, когда ему кажется, что мы слишком смело работаем лопатами.

— Кость, Васильич!

— Что-то велика…

— Вы поосторожнее, друзья, поосторожнее…

— Вроде лопатка коровья…

— Скажи лучше, целая корова! Вон череп торчит…

Вадим растерян. Корова? Целая? Такого еще не бывало в его практике. Но у нас получилось — раскопали целый скелет коровы. И никаких следов покойника.

Что же это, жертвенное погребение?

Отправляя в последний путь умершего, славяне снабжали его заупокойной пищей — обычно в горшках, но бывало, что и просто к его ногам опускали кусок мяса с костями. Кое-кто полагает, что само мясо съедали на поминках, так что жертва была не реальная, а символическая. А тут — целая корова!

— Ритуал… — без энтузиазма произносит Вадим.

— «Все, что в археологии непонятно, следует относить к разряду ритуального», — цитирует Саша расхожий афоризм.

— Нет, друзья, и ритуала не выйдет, — добавляю я последнюю «ложку дегтя». — На косточки посмотрите. Они же свеженькие!

— Ну все-таки…

— А почему целая?

— Так здесь же скотское кладбище было! — раздается сзади надтреснутый голос. Мы оборачиваемся.

Сивый дедок в растрепанной ушанке и латаных серых в полоску штанах с интересом присматривается к нашим раскопкам. В руках у него потертая кирзовая хозяйственная сумка, из которой выглядывает горлышко чекушки.

— А ты, отец, откуда знаешь?

— Да как же! Еще в коллективизацию мор на коров пошел, здесь и зарывали. Поселка-то не было…

Вот и все. Тривиальная археологическая история. Сколько таких скотских кладбищ было археологами раскопано, сколько еще копать! Вадим с ожесточением трет резинкой план, где уже начали проступать контуры коровьего скелета…

И все-таки могильник мы нашли.

В следующей траншее, пробитой через метр от коровьего захоронения, мы опять увидели пятно. На этот раз оно было узкое и уходило в обе стенки, как положено. И хотя копали мы с шуточками и издевками, пятно приняло надлежащую форму — вытянутый овал, серый, с закругленными концами.

На дне ямы лежал скелет. Его ноги были вытянуты на восток, у полусгнившей пяточной кости стоял горшок, рядом лежала баранья лопатка, а на черепе, на ключицах и около скрещенных рук мы нашли массу вещей. Височные кольца были не вятичскими, не радимичскими, а общеславянскими — из серебряной проволоки, на которую были надеты три полых серебряных бусины, украшенные мелкой зернью и хранившие следы золочения. На груди лежало рассыпавшееся ожерелье — бочонковидные стеклянные бусины, в каждую из которых был вправлен тонкий листочек золота, как это умели делать в Древней Руси. В центре ожерелья некогда висела бронзовая посеребренная лунница — обращенный концами вниз прорезной полумесяц. Около левой руки лежал маленький ржавый ножичек с остатками деревянной рукоятки; на одном из пальцев было надето медное колечко с розеткой…

Больше всего, мне кажется, рад был Володя Карцев. Он присоединился к нам после работы, помогал расчищать скелет, буквально «вылизывая» каждую косточку широкой малярной кистью, и ликовал, что недаром так заботливо возился со своим первым погребением — все-таки здесь оказался могильник!

16

«Славянская лихорадка» в разгаре. Как срываются в аллюр застоявшиеся кони, так истомившиеся за зиму археологи набрасываются на раскоп: снова волнения надежд, ожиданий, снова напряженная работа мозга, когда расчет, опыт, интуиция, сплавляясь воедино, приближаются почти что к прозрению. Могильник!

Могильники всегда копать интересно, потому