Но с этим у Шанти пока было слабовато – железы, отвечающие за «плевание», не до конца развились. Как-то Андрей спросил у нее, когда же это произойдет, и получил в ответ великолепный выплеск ярости и шипения, с туманными угрозами и оскорблениями, из которых следовало, что он – бестактный болван, тупой урод, и вообще худший представитель рода человеческого, и вообще худший в этом мире. Потому что спрашивать такие вещи у драконов неделикатно, гадко и подло.

Размышляя потом над этим взрывом ярости, Андрей пришел к выводу, что, вероятно, у его подружки задержка физического развития в связи с сидением в темной пещере и отсутствием свободы передвижения, а пресловутые «плевательные» железы сравнимы с грудью у малолеток – попробуй намекни девчонке, что она плоская как доска! Она тебя порвет в клочья не хуже дракона. А при всем том у Шанти из-за ее инвалидности был ужасный характер – уродство точно не добавляло ей терпимости.

Похоже, что развитие желез, выделяющих жидкость для образования огня, находилось в прямой зависимости от умения дракона летать. То-то она так трепетно ждала возможности научиться пользоваться крыльями – полета как символа ее взросления, полноценности драконьей. Чувство собственной ущербности, уродство мучили ее всю жизнь, с тех пор как она начала осознавать себя как личность.

Парочка прошла уже с километр, а топать было еще километров семь, не меньше. Андрею внезапно в голову пришла одна мысль, он ее обкатал в голове, хмыкнул и предложил:

– У тебя нет желания добраться до трактира побыстрее?

– Само собой есть, – буркнула Шанти. – Хочешь переброситься в Зверя? А что, давай. Все равно ночью никто не видит.

Андрей отошел в сторонку, разделся и сложил вещи в узелок, сделанный из куртки. Было уже холодно, и дул отвратительный северный ветер, так что его зубы стали клацать, но Шанти недовольно потребовала, чтобы он прекратил, потому что из-за него ее саму пробирает дрожь.

Преображение заняло полторы секунды – полторы секунды боли, вспышек и красной пелены перед глазами, и вот перед узлом с одеждой и поясом с деньгами стоит Зверь. Глаза его светятся в темноте, а стальные клыки белеют, как будто сделаны из сахара.

Он поднял зубами узелок, дождался, когда на спину вспрыгнет Шанти, и с места взял в карьер, летя над мостовой громадными прыжками, преодолевая по пять-семь метров кряду.

Мелькали дома, деревья, стальные ноги оборотня несли его стремительно, неутомимо и сильно, как будто он вышел на охоту в осеннем лесу. Уши Зверя прислушивались к тому, что происходит вокруг, поворачиваясь, как локаторы, туда, откуда доносился хоть малейший звук.

Внезапно он услышал жалобный плач где-то вдалеке. Человек бы не услышал, но Зверь, которому подвластны были все звуки в мире, который мог услышать термита, прогрызающего нору в ножке старого стола, тут же уловил этот сигнал и внезапно остановился, насторожился, глядя в сторону далекого нагромождения деревьев, по недоразумению именуемого городским парком. Плакала девочка, судя по всему, лет десяти. Она заходилась захлебывающимся криком и умоляла:

– Дядечки, не надо, пожалуйста, не надо! Ну не надо, дядечки, миленькие!

Зверь бросил узелок с одеждой под забор и рванул с места так, что его когти высекли искры из мостовой. Через три секунды он был уже в углу парка, где у заброшенной будки смотрителя копошились трое мужчин, подмявшие что-то маленькое, хрупкое. Он с ходу оценил ситуацию, и, когда один из насильников сказал: «Держите ровнее, что ли! Что вы возитесь?! После меня будете. И заткните рот этой мерзавке», – Зверь кинулся в атаку. Одному он оторвал голову, второй хрипел в агонии, пытаясь зажать разорванное горло. Третьего он отбросил к забору, сломав ему шею и перекусив глотку. Тот так и замер возле ограды парка, со спущенными штанами.

Девочка была без сознания. Зверь осторожно отнес ее метров за пятьдесят от этого места – негоже ей видеть, когда очнется, обезглавленные трупы.

Шанти соскочила с него в самом начале убийства насильников, и Зверь, когда возвращался к своему узелку с одеждой, обнаружил, что она яростно визжит и рвет когтями спины убитых негодяев так, что летят клочья ткани вперемешку с кусками кожи и мяса. Увидев, что Андрей бежит мимо, она помчалась за ним и нагнала возле узелка.

– Куда ты без меня побежал? Решил здесь оставить?

– А ты чего там с ними делала? – спросил Андрей, перекинувшись в человека и спешно одеваясь.

– Ненавижу тех, кто мучает маленьких девочек, – ответила Шанти сердито. – Жаль, что ты не дал мне убить хотя бы одного! В следующий раз, когда будем охотиться на негодяев, оставь мне одного подонка, я с ним хорошенько позабавлюсь.

– Договорились, – рассеянно ответил Андрей и заторопился в парк.

– Ты куда? – слегка озадаченно спросила драконица.

– Неужели оставим девчонку тут? А если еще кто-то к ней полезет? Надо отвести ее домой.

– А думаешь, у нее есть дом? – скептически спросила Шанти и потрусила вслед за приятелем.

Дом у девочки был. Халупа за парком. Интересно, что парк находился практически в центре города, но за ним простирались такие убийственные трущобы, что волосы вставали дыбом от вида этого безобразия.

Девочку звали Дирта, и ей было девять лет – по крайней мере, она так сказала. Выглядела она моложе. Дирта вначале дичилась, а когда увидела перед собой в темноте мужчину, перепугалась, решив, что это очередной насильник, и, только когда заметила у него на плече кошку, испытала облегчение и залилась горькими слезами, выплакивая волнение, боль и свою несчастную судьбу. Потом она будничным тоном объяснила, что до утра ей домой нельзя, так как у ее мамы мужчина и та выгнала ее погулять, пока с ним работает.

Андрея передернуло от ее рассказа, и он решил все-таки посетить эту любвеобильную мать – не оставаться же девочке на холодном ветру всю ночь, это верный способ заработать воспаление легких. Тем более что ее жалкое застиранное платьице было порвано и не могло укрыть своими обрывками даже мышь.

Идти было недалеко – искомая хибарка находилась прямо за парковой оградой, в третьем ряду таких же убогих домишек. На стук долго никто не открывал, потом за дверью зашуршало, и в проеме показалась растрепанная женщина лет двадцати пяти в накинутом на голое тело грязном покрывале. Она держала в руках светильник, мерзко воняющий прогорклым горелым маслом. Из жилища тянуло запахом пота, мочи, алкогольного перегара и мускуса – тут хорошо веселились. Это подтвердил и грубый голос мужчины из глубины комнаты:

– Эй, кто еще там! Я до утра оплатил! Пошли все…

Женщина, разглядев девочку, зашипела:

– Чего приперлась?! Куда бы тебя деть, тварь такую! Ни работать с тобой нельзя, ни жизнь устроить! Сказала же – не приходи до утра!

– Эй, Жоанна, там твоя сучонка приперлась, что ли? Давай ее сюда, я тебе заплачу вдвойне!

Женщина перевела мутные глаза выше и тут только поняла, что девочка пришла не одна, с ней незнакомый мужчина.