она забрала деньги, документы, сняла со стены дедушкин бинокль и вернулась в город до выходных. Зачем ей был нужен бинокль, Вика не думала, это просто была память. Смерть дедушки Вика переносила тяжело, ведь все эти годы он был ей не только дедом, но и другом, советчиком, поддержкой. Умом она понимала потерю родного человека, а сердце не принимало такой реальности. Если бы ни звонок Виктора и не ее пьяный ответ на него, кто знает, чем бы все закончилось. Она приезжала в пятницу и начинала заливать горе до субботнего вечера, не забывая, еще при памяти, навестить могилы родных. Пила Вика немного, пьянела быстро, плакала горько, страдая от одиночества. Проспав все воскресенье, поздно вечером возвращалась домой. Отработав пять дней и, дождавшись пятницы, она ехала в поселок и все повторялось. Это длилось уже третью неделю. Виктор приехал поздравить ее с праздником Восьмое марта и заметил, что Вика не столько похудела, сколько «подурнела». Взгляд потух, под глазами синие круги и она совсем не рада не только его, а визиту кого бы то ни было вообще. Запах перегара он отнес на предпраздничный день, хотя очень удивился этому. Вика никогда не пила серьезно. Это бывал кураж, хорошая компания или повод для рюмки ликера, коньяка или бокала вина. Когда он позвонил ей утром в субботу, и она, долго не бравшая трубку, ответила, не связывая двух слов, он заволновался. Поехал к ней домой, но дома она не появлялась со вчерашнего вечера, и тогда Виктор позвонил соседке Михаила Ивановича:

– Степановна, это Виктор Грачев из города. Виктория не в поселке? – спросил он с надеждой.

– Ой, Витя. Не знаю, как и сказать. Викуся третьи выходные приезжает в пятницу, запирается, из дому на кладбище, потом домой и сутки устраивает поминки. Чего она там пьет, и чем питается, я не знаю. Сунулась к ней в первый раз поговорить, а она уже с утра никакая. Дала мне ключ от входной двери, на том и разошлись. За двор не выходит, а все остальное у них под одной крышей, ничего не видать.

– Я приеду через час, – ответил он. – Вы не уходите никуда.

То, что он увидел в комнате дома, войдя туда со Степановной, не выглядело чем-то необычным. Обычная комната в сельском доме с относительным порядком. Правда печь давно погасла, и здесь было, мягко говоря, прохладно. Всю обычную картину портила бутылка конька, одиноко стоявшая на столе и женщина в короткой шубке из норки, которая положа под голову руки, спала за этим столом. Ни рюмки, ни закуски на столе не было.

– Картина Репина «Приплыли», – сказал Виктор, обходя стол. – И что нам с ней делать, Степановна? Есть какие-нибудь народные средства, чтобы вывезти ее из такого состояния.

– Неси пока дрова, я печь растоплю, да думать будем, что нам с горемычной делать. Я ее понимаю, одна, как перст осталась, но это не так страшно, как стать алкоголиком. Прости, Господи, за такие мысли. Можно не трогать, сама проспится. А, если мы за порог, она протрезвеет и снова начнет? Караулить? Сутки можно просидеть. Печь растопим, надо баню истопить, но не жаркую. Чтобы, как душ принять: то холодный, то горячий. Опять же желудок промыть, но только он у нее кроме спиртного не видел ничего. Чай с травкой заварю. Поди, пока воды в баню наноси, душа то у нас нет, а на улице еще зима. Я здесь закончу, приду, помогу тебе.

Они натопили в доме, и вода в бане нагрелась, осталось разбудить, напоить и доставить Викторию на «процедуры», которая не хотела просыпаться.

– Так у нас, милок, дело не сдвинется. Я ее раздеваю, надеваю только рубашку, а ты ее в одеяле несешь в баню. Как в себя начнет приходить, принесешь таким же макаром. Отвар я тебе принесу, и пойду, приготовлю на ужин что-нибудь.

Они насильно напоили Викторию отваром, влив почти пол-литра. Виктор уложил ее на нижнюю полку и приготовил для нее контрастный душ, в виде двух ведер теплой и холодной воды. Разделся в предбаннике, оставшись в трусах, он набрал в ковш воды, приготовившись к водным процедурам. Температура воздуха в бане была не больше сорока. После первого ковша прохладной воды «спящая красавица» медленно открыла глаза.

– Как здорово, что ты мне снишься, – сказала она чуть слышно не то сонным голосом, ни то пьяным. – Сделай это со мною во сне. Мне этого очень хочется, – она подняла сорочку, которая оголила ее ниже пояса, – смелее. Я твоя в моем сне, – сказала она и закрыла глаза.

–Господи, о чем ты? Какой сон? Я должен привезти тебя в чувство, дуреха, а ты предлагаешь мне себя, Ты сразу в чувство приди, а потом поговорим, – говорил он скорее себе, чем ей. – Как я могу воспользоваться твоей беспомощностью, глупая, – он говорил, а руки сами начинали ласкать до боли знакомое тело. Вика, не открывая глаз, тихонько постанывала, выгибаясь от его нежных прикосновений. На мгновенье ему показалось, что Вика играет, и он уже не мог остановиться. Он хотел этого слишком давно…

Виктор, тяжело дыша, сидел рядом со спящей Викой: «Прости меня, девочка моя. Если бы ты только знала, как я тебя люблю и хочу вернуть. Но ты не даешь мне, ни единого шанса. Я и женился, не знаю ради чего. Может, из-за беременности Лизы, может, из-за возможности начать все сначала. Родился Егор, но я не люблю Лизу. Да, мы живем вместе, спим, развлекаемся, но радости в жизни нет. Твои визиты к Егору, я часто надумываю. Мои встречи с тобой три раза в год, подарки – это единственное, что ты от меня принимаешь, – говорил он, глядя на то, как она чему-то улыбается во сне. – Ты запомни одно: я всегда буду рядом. Всегда». Он опрокинул на себя ведро воды, набрав новое, и гладя Вику по волосам, пытался ее разбудить. Когда это удалось, он усадил ее.

– Что я делаю в бане, да еще с тобой? – спросила она, глядя на него, прищурив глаза, как будто хотела рассмотреть лучше.

– Душ, здесь отсутствует, душа моя, поэтому я буду поливать на тебя водой из ковша, – сказал Виктор, набирая из ведра воду. – Нравится тебе это или нет, мне не важно. Мне важно, чтобы ты пришла в себя. Начнем с теплой на тело и холодной на голову. Так твои мозги придут быстрее в норму.

Так раз за разом, чередуя воду из ведер, он наполнял их заново и поливал на