– Я его слышала, мило, мило. Я их все слушаю еще в машине. Полагаю, ты хочешь, чтобы доктор приняла тебя первым.

– Если можно, Элизабет.

Джек уселся в кресло в кабинете доктора Гарсия (не в приемной), а Элизабет пошла делать кофе. Он впервые сидел в этом кабинете один, поэтому воспользовался представившимся шансом разглядеть фотографии поближе. Оказалось, доктор Гарсия на них куда моложе, чем ему казалось. Если это ее дети, то они давно выросли и сами завели детей.

– Сколько лет доктору Гарсия? – спросил Джек у Элизабет, когда она принесла ему кофе.

– Шестьдесят один, – ответила она.

Джек был поражен. Доктор Гарсия выглядела куда моложе.

– А кто этот господин? Он ее муж или отец?

– Муж. Он умер лет двадцать назад, я еще не была знакома с ней тогда.

Вот почему он так похож на призрака, он просто преследует свою семью, не принадлежа ей больше.

– Она вышла замуж снова?

– Нет. Она живет с одной из своих дочерей и ее семьей. У доктора Гарсия столько внуков, что не пересчитать.

Оказалось, Элизабет, прежде чем стать секретарем доктора Гарсия, была ее пациенткой. Она развелась с мужем, стала пить и из-за этого лишилась права видеться с единственным сыном. Бросив пить и найдя работу, она восстановилась в правах, и мальчик, к тому времени тинейджер, получив возможность выбора, переехал жить к ней. Доктор Гарсия спасла ее жизнь, говорила Элизабет.

Джек сидел в кабинете совсем один и пил кофе; казалось, его присутствие здесь неуместно. Что ему делать в обществе детей и мужа доктора Гарсия? На этих фотографиях они словно заморожены. Джек понял – это ему урок. Его психиатр увешала свой кабинет фотографиями, что были сняты до смерти ее мужа, но для чего? Для того, видимо, чтобы каждый день напоминать себе – нечего себя жалеть. Жалеть себя – значит откладывать выздоровление, твердила своим пациентам доктор Гарсия.

«Ты должен жить с этим, – говорили Джеку фотографии. – Ты не в силах забыть прошлое – но ты обязан его простить».

Джек подумал, наверное, у нее дома, где живут ее дочь и внуки, а сама она – строгая бабушка, висят и более поздние фотографии; на них ее дети выросли, на них они качают собственных детей, гладят своих кошек и собак. Но на работе, там, где доктор Гарсия общалась с больными, которые столько времени себя жалеют, что болезнь уже перешла в терминальную стадию, вот там доктор Гарсия собрала галерею прошлого – как суровое напоминание о былом счастье и неизбывном горе. Она, оказывается, сказала однажды Элизабет, что когда выходила замуж за человека много старше себя, понимала, что он умрет раньше ее.

– Я только вообразить не могла, как скоро это произойдет! – рассмеялась она.

– Она рассмеялась? – переспросил Джек. – Доктор Гарсия смеялась, произнося эти слова?

– Вот именно! В этом-то вся и хитрость! – ответила ему Элизабет.

Снова отклонение от «правил», которое в Нью-Йорке и Вене приняли бы в штыки. Там Элизабет осудили бы за такой откровенный разговор с Джеком, сочли бы ее поступок вопиющим проявлением непрофессионализма. Впрочем, подумал Джек, сам «хронологический» метод доктора Гарсия в означенных местах сочли бы тем же самым. Но вот незадача, у доктора Гарсия пациенты вылечиваются! Взять хоть бы Джека.

На столе у психиатра лежал блокнот для рецептов. Джек подумал, уместится ли на одном листке то, что ему необходимо ей сказать, решил, что уместится, только писать надо помельче.

Дорогая доктор Гарсия,

Я отправляюсь в Эдинбург на встречу с сестрой – а может, и с отцом! Когда вернусь, изложу вам все в хронологическом порядке.

Сегодня узнал о вашем муже. Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования.

Джек

Написав это, он вышел в приемную. Там незнакомая Джеку няня читала пятилетнему мальчику книжку. У доктора Гарсия такие гибкие правила, Джеку даже в голову не пришло спрашивать, почему это мамы не оставляют детишек с нянями дома, отправляясь к психиатру. Услышав шаги, няня подняла глаза, а мальчик и бровью не повел. На кушетке в позе эмбриона лежала, повернувшись спиной ко всем, юная мама. Плача не слышно, но Джек заметил, как она бьется в истерике.

– Я оставил доктору Гарсия записку, она у нее на столе, – сказал он Элизабет.

– Хочешь что-нибудь еще передать? Я имею в виду, вдобавок к записке?

– Скажи, что мне сегодня нет нужды видеться с ней, – ответил Джек. – И скажи, что я был счастлив.

– Джек, это большая натяжка. Что, если я скажу ей так: сегодня ты выглядел «счастливее обычного»?

– Отличная мысль, – согласился он.

– Ну, Джек, береги себя. Главное, не сходи с ума.

Джеку исполнилось тридцать восемь лет, его сестре Хетер – двадцать восемь. Как себя вести при встрече с человеком, с которым ты, по идее, должен был быть знаком всю жизнь, а видишься впервые? Джек не смог решить этот вопрос. Он прилетел в Эдинбург на день раньше, чем сказал Хетер. Ему нужно было пройтись по маминым местам в столице Шотландии. Хетер и его свел вместе папа, поэтому Джек хотел, чтобы Хетер и мама не пересекались.

Швейцар отеля «Балморал», юный здоровяк в килте, спросил Джека, не на фестиваль ли он приехал. Этот вопрос Джеку предстояло слышать в Эдинбурге на каждом шагу.

Он поселился в угловом номере, окна выходили на улицу Принсес-стрит (любопытный вид, парк с батутами, отметил Джек). На улице толпа народу, все с сумками из разных магазинов, туристы с картами и так далее. Портье помог Джеку вызвать такси, и он отправился в Лит, где некогда родилась и выросла Алиса. Там народу оказалось поменьше, видимо, эта часть города не так популярна.

У водителя были вставные зубы (шатались и стучали, когда он говорил), звали его Рори.

Джек хотел отыскать церковь Св. Фомы, где Алиса пела в хоре – еще невинная, до встречи с Уильямом в Южной приходской церкви Лита. Оказалось, этой церкви уже не существует, она превратилась в сикхский храм; к счастью, Рори тоже родился в Лите и знал, что было на месте сикхского храма раньше, более двадцати лет назад. Вид из церкви на Литскую больницу некогда вгонял Алису в такую тоску, что она бросила хор у Св. Фомы и перешла в Южную церковь; Джек согласился, что вид и правда донельзя мрачный, несмотря на то, что в здании давно не больница, а поликлиника, поэтому многие помещения заброшены, половина окон на первом этаже разбита.

Джек знал, что сказала бы ему доктор Гарсия, находись она с ним сейчас: «Джек, если целый святой Фома может вот так взять и исчезнуть навсегда, если целая церковь может забыть о прошлом – почему ты не можешь поступить так же?»

Южная приходская церковь Лита, где Алиса пела для Уильяма, произвела на Джека более сложное впечатление. Вдоль Конститьюшн-стрит шла стена, которая отделяла город от кладбища, рядом со стеной лежал опрокинутый могильный камень, на нем значилось: «Здесь покоятся останки Роберта Кальдклуха», и дата – 1482 (Джек еле разобрал цифры). Самое свежее погребение датировалось 1972 годом.