Через три дня Насуада была коронована на большой площади в центре города при огромном скоплении людей, гномов, эльфов, котов-оборотней и ургалов. Те взрывы, что сопутствовали гибели Гальбаторикса, уничтожили и древнюю корону Броддрингов. Из золота, найденного в столице, гномы выковали новую корону и украсили ее чудесными самоцветами, которые эльфы вынули из своих шлемов и рукоятей мечей.

Сама церемония была очень простой, но тем не менее произвела впечатление. Насуада пришла на площадь пешком со стороны разрушенной цитадели. На ней было поистине королевское платье — пурпурное, со шлейфом, — и рукава его были достаточно коротки, чтобы все могли видеть шрамы, покрывавшие ее руки до локтя. Шлейф, отороченный мехом, несла Эльва. Эрагон, следуя предупреждениям Муртага, настоял на том, чтобы девочка все время находилась при Насуаде.

Медленный бой барабанов возвестил первый шаг Насуады, когда она стала подниматься на возвышение, воздвигнутое посредине площади. На самом верху стояло резное кресло, призванное служить ей троном. Рядом с креслом разместились Эрагон и Сапфира, а напротив возвышения, на площади, выстроились король Оррин, Орик, Гримрр Полулапа, Арья, Датхедр и Нар Гарцвог.

Насуада поднялась на возвышение и опустилась на колени перед Эрагоном и Сапфирой. Гном из клана Орика подал Эрагону новую корону, которую тот и возложил Насуаде на голову. Затем Сапфира, изогнув шею, коснулась мордой лба Насуады, и они с Эрагоном сказали ей — она мысленно, а он вслух:

— Процветай же отныне, королева Насуада, дочь Аджихада и Надары!

Снова протрубили трубы, и собравшаяся толпа — до того соблюдавшая мертвую тишину — взорвалась радостными криками, точнее, некой жуткой какофонией, в которой рев ургалов смешивался с мелодичными голосами эльфов.

Затем Насуада села на трон, и король Оррин принес ей клятву верности. Следом за ним то же самое сделали Арья, король Орик, Гримрр Полулапа и Нар Гарцвог. Каждый обещал королеве дружбу и поддержку своего народа. Эти клятвы сильно подействовали на Эрагона. Он с трудом сдерживал слезы, видя, как по-королевски Насуада восседает на троне. Только во время ее коронации он наконец почувствовал, что призрак Гальбаторикса и его диктатуры начинает таять.

А потом начался великий пир, и вардены вместе со своими союзниками праздновали всю ночь и весь следующий день. Эрагон плохо помнил, что было во время этого праздника, только, пожалуй, танцы эльфов, гремящие барабаны гномов и четверых куллов, которые взобрались на башню на крепостной стене и стояли там, дуя в рога, которые вынули из черепов, принадлежавших их собственным отцам.

Городские жители тоже присоединились к празднованию, и Эрагон видел, с каким облегчением и радостью они воспринимают конец правления Гальбаторикса. Похоже, почти все присутствовавшие на этом празднике, хотя бы в глубине души понимали значимость этого события, чувствовали, что являются свидетелями конца одной эпохи и начала другой.

На пятый день, когда главные городские ворота были уже почти восстановлены и город был достаточно защищен, Насуада приказала Эрагону и Сапфире лететь в Драс-Леону, а затем в Белатону, Финстер и Ароуз. В каждом из этих городов, воспользовавшись истинным именем древнего языка, нужно было освободить тех, кто дал клятву верности Гальбаториксу. Она также попросила Эрагона связать бывших солдат Гальбаторикса и преданных ему представителей знати таким же заклятием, каким он связал жителей Урубаена, чтобы предотвратить любые попытки подорвать только что установившийся мир.

Однако в этой просьбе Эрагон ей отказал. Он был твердо убежден, что нельзя уподобляться Гальбаториксу. В Урубаене, правда, был очень велик риск появления тайных убийц и тому подобных предателей, так что там Эрагон все-таки применил ту магию, о которой его просила Насуада. Но больше нигде. Он испытал большое облегчение, когда после некоторых размышлений Насуада полностью согласилась с его доводами.

Они с Сапфирой по договоренности с Блёдхгармом и его заклинателями перенесли большую часть Элдунари, привезенных с Врёнгарда, в уединенный замок, находившийся в нескольких милях к северо-востоку от Урубаена. Остальные Элдунари остались в столице вместе с теми, которые удалось спасти из сокровищницы Гальбаторикса. Блёдхгарм считал, что в этом замке эльфам будет нетрудно защитить Элдунари от любого, кто захочет их похитить. Кроме того, там, вдали от людей, мысли безумных драконов не могли воздействовать больше ни на чьи души, кроме тех, кто о них заботился, а эльфы умели этому противостоять.

И только когда Эрагон и Сапфира удостоверились, что Элдунари теперь в полной безопасности, они решились улететь из столицы.

Прибыв в Драс-Леону, Эрагон был потрясен количеством разнообразных чар, которыми был оплетен и весь город, и темная махина Хелгринда. Многие из этих чар были невероятно древними, полузабытыми. Они были созданы чуть ли не в самом начале времен. Он оставил те, что казались ему относительно безвредными, и удалил остальные. Хотя порой было трудно определить, к какой «категории» их отнести. Разумеется, сам он не решался трогать те чары, смысла которых не понимал. Большую помощь оказали Элдунари. Иногда они даже вспоминали, кто именно наложил то или иное заклятие и зачем, а то и просто угадывали его смысл по каким-то непонятным, совершенно ничего не значившим для самого Эрагона признакам.

Когда же дело дошло до Хелгринда и его жрецов, которые укрылись в своих подземельях, едва узнав о падении Гальбаторикса, Эрагон не стал даже пытаться определять, какие из тамошних чар опасны, а какие нет. Он удалил их все, воспользовавшись именем всех имен. С помощью этого Слова он попытался отыскать среди руин главного храма пояс Белотха Мудрого, но безуспешно.

В Драс-Леоне они с Сапфирой пробыли три дня, а затем направились в Белатону. Там Эрагон также удалил чары, наложенные на город Гальбаториксом. То же самое он сделал и в Финстере, и в Ароузе. В Финстере, правда, ему попытались подсунуть отравленное питье, но магические стражи защитили его. Этот случай привел в ярость Сапфиру, и она прорычала:

«Если мне когда-нибудь удастся загнать в угол ту трусливую крысу, которая это сделала, я съем ее живьем вместе с башмаками!»

На обратном пути Эрагон предложил Сапфире слегка изменить маршрут, и она согласилась, развернувшись так круто, что линия горизонта словно встала дыбом, разделив мир на две половины — темно-синюю и буро-зеленую.

Полдня они потратили на поиски. Сапфира первой увидела сверху знакомое скопление холмов из песчаника и среди них один особенный — высокий, с пологими склонами из красного песчаника, с огромной пещерой и алмазной гробницей, сверкающей на вершине. Холм был точно таким же, как помнилось Эрагону. Но он все смотрел на него, не в силах преодолеть болезненное стеснение в груди.

Сапфира опустилась рядом с гробницей, кроша когтями мягкий песчаник. Эрагон медленно отстегнул крепежные ремни и соскользнул на землю. У него даже голова закружилась, когда он почувствовал знакомый запах теплого камня. На мгновение ему показалось, что он вернулся в прошлое…

Затем он заставил себя встряхнуться и, когда мысли его несколько прояснились, подошел к гробнице, заглянул в ее прозрачные глубины и увидел Брома.