— Правильно, — согласился Штейнглиц. — Ну, а если суют?

— Раньше, когда вас посылали за границу, вы работали против определенной иностранной державы, и все было ясно.

— Это так, — кивнул Штейнглиц.

— А сейчас, — сказал Вайс, — если вы будете работать против Англии или США, вас пристрелят, и не кто-нибудь, а наши. Те, которые работают на американцев и англичан.

— Так что же ты предлагаешь? — удрученно спросил Штейнглиц.

— Я уже предложил: свой нейтралитет в уплату за ваши услуги.

— Цена неравная, — заметил Штейнглиц.

— Здесь то же неравенство, как и между моим рейхсфюрером и вашим адмиралом, корабль которого, возможно, в самое ближайшее время, но уже без самого адмирала, войдет в состав СД, — вспомнил Вайс намек Шелленберга.

— Да, такие разговоры ходят, — угрюмо согласился Штейнглиц.

— Ну как? — спросил Вайс.

— Послушай, — Штейнглиц круто повернулся к нему всем корпусом, — а что, если я имею указание, встретив на своем пути такого, как ты, устранить его?.. И я бы, клянусь, устранил. Ты знаешь, я умею это делать. Но вот увидел тебя, и, знаешь, впервые рука не поднялась.

В душе Иоганн обрадовался: значит, первая нависшая над ним угроза предотвращена. И, чтобы закрепить гарантию безопасности, сказал небрежным тоном, снова переходя на «ты»:

— Через нашу агентуру Шелленбергу стало известно об указании, которое ты получил. Но я попросил его не принимать в отношении тебя никаких мер до тех пор, пока я не вступлю здесь с тобой в личный контакт.

— И ты неплохо отозвался обо мне, когда говорил с бригаденфюрером?

— Да, — твердо заверил Вайс. — Ведь я видел от тебя только хорошее.

Штейнглиц растроганно пожал ему руку.

— Знаешь, — сказал он как-то растерянно, — это очень странно, но ты всегда вызывал у меня подозрение.

— Чем же? — спросил Вайс.

— Ну, своей порядочностью, что ли, — с трудом подбирая слова, объяснил Штейнглиц. — Как бы это сказать… Ну, не тот мундир в рядах нашей службы. — Признался печально: — Вообще-то у меня нет чутья на порядочных людей. Не часто приходилось их встречать…

Со дня этой встречи Штейнглиц добросовестно снабжал Вайса информацией, добытой у тех самых ведущих тайные переговоры с союзниками уполномоченных Канариса, которых он бдительно охранял от агентов гестапо.

Со своей стороны Вайс охранял гиммлеровского уполномоченного от разносторонней слежки, которую вели и гестаповцы Мюллера, и абверовцы, и агенты Риббентропа, в свою очередь проводившие здесь тайные переговоры с союзниками от имени фюрера.

Спустя три недели Вайс уже вошел в состав большой группы СД, подчиненной полковнику СС Отто Гауптману.

Вскоре Гауптман вызвал к себе Вайса и еще двух сотрудников. Показав им фотографию Штейнглица, он дал указание выследить его и ликвидировать, а труп отвезти за город, сунуть в мешок с цементом, залить водой, подождать, пока цемент схватится, и тогда утопить в Ааре. Зацементированные трупы никогда не всплывают.

Операцию было назначено провести через два дня. Вайс отправился на поиски Штейнглица и, найдя его в маленькой пивнушке на окраине города, где они обычно встречались, рассказал, какая опасность ему угрожает. Штейнглиц принял это известие с мрачной покорностью судьбе. Он только спросил:

— Может, лучше мне самому?..

— А спастись ты не можешь?

— Как? — спросил Штейнглиц. — В Германии все равно найдут. Здесь тысячи агентов гестапо. Если удеру в другую страну, они сообщат по радио, по телеграфу… Все равно меня возьмут, разве что потрошить будут дольше, только и всего. — Он подал руку, прощаясь, произнес сдавленно: — Спасибо, что рассказал.

— А почему такое решение, как ты полагаешь? — спросил Вайс.

Штейнглиц сказал задумчиво:

— Это не наши решили, это те. — Он махнул рукой куда-то в сторону, добавил сконфуженно: — Не забыли, что я когда-то, еще до войны, убил чиновника министерства иностранных дел Англии, похитил для фюрера документы. Наверно, адмирал теперь выдал меня англичанам, чтобы никакие пятна не затемняли его отношений с ними. Ну а те в качестве предварительной проверки лояльности гестапо к интересам Британской империи потребовали, чтобы меня ликвидировали. А эсэсовцы в порядке, как говорится, любезности взяли это на себя. Вот и все.

Ссутулился, опустил голову на руки. Сквозь поредевшие волосы просвечивала кожа.

— Прощай, Иоганн, — сказал Штейнглиц, — прощай и живи, пока тебя свои же не ухлопают так же, как меня, за излишнее служебное рвение…

В ту же ночь Штейнглиц застрелился у себя в номере гостиницы.

Полковник Отто Гауптман договорился с похоронной конторой о торжественном погребении соотечественника.

Самоубийство немцев считалось сейчас крайне нежелательным, и пришлось пойти на значительные расходы, чтобы полицейский врач констатировал смерть от разрыва сердца.

На кладбище гроб с телом Штейнглица доставили в черной автомашине-катафалке. Надгробная плита была уже приготовлена. На ней были высечены имя, даты рождения и смерти и надпись: «Благородному сыну рейха от любящих и скорбящих соотечественников».

Через несколько дней Вайс отбыл обратно в Германию.

Гауптман поручил ему лично передать Шелленбергу, что шеф склонен поддержать намеченную кандидатуру, но провозглашение нового фюрера следует приурочить лишь к высадке войск союзников — в ином случае последствиями этой операции могут воспользоваться антиправительственные элементы.

Из Берна Иоганн послал несколько информаций в Центр по каналу связи, указанному ему профессором Штутгофом. Успел он передать и то, о чем ему изустно сообщил полковник Гауптман.

На немецкой границе дежурный офицер вручил Вайсу приказ покинуть машину и немедленно вылететь в Берлин.

В самолете кроме него оказалось только четверо пассажиров. По-видимому, они не были знакомы друг с другом и не стремились завязать знакомство. За всю дорогу никто из них не проронил ни слова, но когда самолет приземлился на запасном аэродроме и Вайс сошел по трапу на землю, тот из пассажиров, который шел рядом, молниеносным движением замкнул на его запястьях наручники. В то же мгновение другой пассажир, шедший сзади, накинул на Иоганна плащ, с таким расчетом, чтобы не было видно его скованных рук. Двое остальных встали по бокам.

Прямо на посадочную площадку въехала машина, в которой сидели два офицера в форме гестапо. Дверца распахнулась, спутники Вайса втолкнули его в машину, а сами как ни в чем не бывало продолжали лениво шагать к зданию аэропорта.

Сквозь окрашенные стекла машины ничего не было видно.

Оборачиваясь к гестаповцам, Вайс сказал:

— Хорошо работаете.