живу. Дом, где я впервые смогла сказать: «Я у себя!» И дом этот стоит на родной земле. Как же мне не любить его? Первое в моей жизни прочное пристанище. И последнее — надеюсь. Хочу верить, что последнее.

Я иду по нашему двору, мимо площадки, где играют дети, племя и в самом деле незнакомое, ведь я многих не знаю. Я иду и мысленно говорю им всем слова Александра Александровича: «Люди XXI века! Будьте вы хоть в чем-то счастливы!»

Тихий океан

Я ехала домой. Душа была полна…

Романс

А еще он называется «Великий». Это понятно, он огромен, но почему «Тихий»? Бушевать и гневаться умеет не хуже других. Он едва не перевернул пароход «Гоголь», увозивший нас из Шанхая. Обогнув Корею, пароход взял курс на Владивосток, а точнее, на порт Находка. Мы плыли не то пять, не то шесть дней и в какой-то из них попали в тайфун. Пишущая машинка внезапно поехала к левому краю стола, чуть не свалилась, я успела удержать, и тут она поехала вправо. Вцепившись в нее обеими руками, я покосилась на иллюминатор. И увидела черное и грозное небо, тут же исчезнувшее, а затем — вздыбленную массу воды. Она собиралась накрыть пароход, но тут качнуло, и снова небо, и опять вода, нет, я туда больше не глядела… Держа машинку левой рукой, указательным пальцем правой я стала ударять по клавиатуре, печатала, героически борясь с подступающей тошнотой, печатала, я обязалась выпустить стенгазету к пяти вечера, я должна ее выпустить, мои помощники (два автора и один художник) не явились, не явятся, значит, газета будет состоять всего из одной статьи, но уж ее я напишу, справлюсь, выдюжу, осилю!

Шли первые дни декабря 1947 года. С Великим (он же Тихий) за пролетевшие десятилетия я не встречалась. И не чаяла встретиться. Тем более не чаяла увидеть его омывающим берега противоположного конца земли, другого полушария.

Здравствуй, Тихий океан. Вот где нам довелось увидеться!

Я гляжу на него сверху, с высокого берега, сидя на удобной скамье. Он не гневен, но и не спокоен, белые гребешки на свинцово-зеленой поверхности, подкатывая к желтому песку пляжа, превращаются в маленькие волны, день ветреный и прохладный, по-майски, по-июньски прохладный, а на дворе — февраль. Берега другие, климат другой. Я в Лос-Анджелесе.

Вниз, на пляж, ведет долгая лестница. По ней только что сбежали Адель Баркер, профессор Аризонского университета, и ее приятель по имени Рон. У меня желания бежать вниз не возникло. Потом ведь подниматься придется по этой лестнице. Был бы тут лифт… Но лифта нет. Быть может, это пляж для бедных? Интересно: есть ли в городе особый пляж для кинозвезд, живущих на Беверли-Хиллс? Волшебные слова, с детства известные. Харбинский кинотеатр «Ориант». Фильм «Маленький лорд Фаунтлерой», мне девять лет, я влюбляюсь в Мэри Пикфорд, позже — в Рамона Наварро, еще позже — в Рудольфа Валентино… Могла ли я думать, что увижу дома, где жили эти боги?.. Но ни домов, где жили прежние боги, ни домов, где живут нынешние, я так и не увидела, хотя Рон возил нас с Адель по улицам Беверли-Хиллс. Мы видели высокие ограды, над ними — крыши вилл и верхушки разнообразных южных деревьев. На мостовых изредка мелькали машины неведомых мне марок, а на тротуарах — ни единого прохожего! Что, впрочем, не удивило меня. В городе Туссон, штат Аризона, где я жила уже две недели, тоже не было прохожих. Кто богаче, передвигался на автомобиле, кто беднее — на велосипеде, а пешком не ходил никто. Этот пляж далеко внизу, где сейчас бродят Рон и Адель, на бедных, вероятно, и рассчитан. Для богатых был бы лифт, а бедные — обойдутся. А кто не обойдется, будет сидеть, как я, на этой удобной, со спинкой, скамье и любоваться на тебя издали, мой старый знакомец, Тихий океан!

После того, что я видела в иллюминаторе, желание любоваться Тихим-Великим у меня не возникало, хотя бараки, куда нас поселили в Находке, находились от берега недалеко, километрах в двух, не больше. И прожили мы в этих бараках почти месяц, вплоть до новогодней ночи, а наш тяжелый багаж, выгруженный на берег, так на берегу и остался, и мужчины, ходившие по очереди его сторожить, рассказывали, что океан тих, благостен и синь, отражая безоблачное небо, я уже его видела таким, когда мы пришвартовались, когда мы входили в порт по синей глади вод, весь декабрь океан был тих, а небо безоблачно, и красивы были на фоне этой голубизны шедшие из труб бараков дымки, окрашенные в розовый цвет всходившим солнцем, а кругом белым-бело от снега, но не радовало глаз это сочетание цветов, было ощущение неуюта, бездомности, казалось — нас высадили на необитаемый остров, нигде не видно человеческого жилья, на горизонте скалы, покрытые снегом, но это временно, временно, мы скоро увидим Россию…

Интересно бы вспомнить, что я тогда насочинила в салоне парохода, левой рукой держа машинку и печатая одним пальцем правой? Каков был результат этих героических усилий? Результат был. Маленькая, в муках рожденная статейка, играя роль стенгазеты, была вывешена для всеобщего обозрения, ее, конечно, никто не читал. До того ли было пассажирам «Гоголя», число которых значительно превышало возможности парохода, тесно было в каютах, а трюм напоминал иллюстрацию к «Хижине дяди Тома» — невольников везут на плантацию… Зачем же я так старалась? А вот внушила себе, что стенгазета необходима. Из советской печати было известно, что жители СССР то и дело выпускают стенгазеты. Ни один праздник, ни одно мало-мальски значительное событие без стенгазеты не обходятся. А возвращение на родину — это ли не событие?.. Я его и воспевала. Благодарила советское правительство и лично товарища Сталина за то, что нас допускают на землю отцов. Перед которой мы все виноваты. Одни с оружием в руках сражались против своего народа, другие, убоявшись испытаний, выпавших на долю отечества, трусливо бежали из его пределов, а третьи, увезенные младенцами или родившиеся на чужбине, виноваты уже тем, что росли и воспитывались вдали от родины. Ведь СССР — не только родина. Это единственная в мире страна, построившая социализм, и правильность избранного ею пути доказала победа в войне. Советские люди — особая порода людей, и тем, кто вырос не там, воспитан не так, следует приложить все силы, чтобы дорасти до советского человека. Подражая этому человеку, не мыслящему жизни без