единственным источником конституционной власти для всех институтов бургиньонского сектора Франции, в действительности она обладала не более чем ее тенью. Ей не хватало политического влияния и ресурсов, чтобы навязать свою волю. Совет короля в Париже действовал более или менее независимо от нее. В Труа было мало профессиональных войск, казна была пуста, и было далеко не ясно, сможет ли она там удержаться. Как бывшая союзница покойного герцога, Изабелла была глубоко ненавидима людьми из окружения Дофина, о чем она прекрасно знала. Первой ее мыслью было, что убийство Иоанна Бесстрашного должно быть первым шагом в тщательно спланированном государственном перевороте. Королева ожидала, что войска Дофина в любой момент появятся под стенами Труа, чтобы захватить короля и упрятать его куда-нибудь, как это сделало последнее правительство арманьяков. Поэтому она обратилась за помощью в единственно возможном направлении — к Бургундскому дому. К Филиппу де Шароле во Фландрию была отправлена делегация, призывавшая его немедленно прибыть в Труа со своими войсками. Герцогине Маргарите в Дижоне были отправлены срочные послания с призывом незамедлительно прислать помощь. Маршал Бургундии немедленно отправился в Труа с 600 всадниками и 6.000 ливров наличными[812].

Наследник Иоанна Бесстрашного, Филипп, граф Шароле, получил известие об убийстве своего отца в Генте 13 сентября 1419 года. Оно было доставлено из Труа гонцом, преодолевавшим по семьдесят миль в день, и принесена в его покои его советником Жаном де Туази. Филипп был ошеломлен. Не в силах что-либо сказать, он бросился на кровать, скрежеща зубами и издавая ужасные крики. В течение нескольких дней он был не в состоянии заниматься делами. В 1419 году новому герцогу Бургундскому было двадцать три года. Развязный, красивый, любящий удовольствия человек с обычными для аристократа представлениями о жизни, он сильно отличался от своего отца. Филипп был плохим администратором, не интересующимся финансами и нетерпимым к бюрократическим деталям. Он наслаждался танцами, пирами, поединками, охотой, блудом, веселился по ночам и любил роскошь. В будущем его двор прославится на всю Европу благодаря сочетанию культивируемой роскоши и показухи. Филипп смог совмещать эти отвлекающие от дел занятия с эффективным управлением своими обширными владениями только благодаря хорошо отлаженной государственной машине, созданной его отцом и дедом, и потому, что он был господином своих подчиненных с выдающимися способностями, которым делегировал свои полномочия. Но если Филиппу не хватало серьезности и целеустремленности Иоанна, то он также был лишен его резких манер, злопамятности и способности наживать врагов. Он охотнее прислушивался к советам, чем его отец, и оказался более тонким и гибким политиком. Филипп не любил лично участвовать в войнах, предпочитая нанимать компетентных капитанов, а не выходить на поле боя самому. Более широких целей он добивался путем переговоров, а не насилия. Это в полной мере отражало его таланты. Он был посредственным полководцем, но превосходным дипломатом.

Между отцом и сыном существовало еще одно важное различие. Филипп не разделял навязчивого стремления своего отца контролировать управление Францией. К 1419 году стало очевидно, что времена, когда принцы Франции могли использовать свою политическую власть в центре для грабежа ресурсов монархии, прошли. На данный момент налоговая база французского государства была разрушена гражданской войной и безрассудной отменой налогов Иоанном Бесстрашным. Красть больше было нечего. В долгосрочной перспективе Карл VI, чья недееспособность сделала возможным разворовывание ресурсов, вряд ли проживет долго. Филипп был первым из четырех бургундских герцогов Валуа, чье внимание было сосредоточено главным образом на его собственных владениях и, в частности, на богатых провинциях на севере. Он управлял Фландрией и Артуа с пятнадцати лет, оставив свою мать управлять двумя Бургундиями, а отца — делами во Франции. Почти все годы своего правление он проведет в Нидерландах. Филипп чувствовал себя дома в Брюгге и Генте, а позже в Брюсселе, городах, которые служили политическими и церемониальными столицами бургундского государства во время его правления. Он провел сравнительно мало времени во Франции и почти не бывал в Париже. Новый центр власти Бургундской династии обозначился в самом начале его правления. Вместо того чтобы мчаться в Париж или Труа по вызову королевы, он сосредоточился на обеспечении своего владычества во Фландрии. Филипп объехал фламандские города и в каждом из них поочередно утверждал себя в качестве графа. На 8 октября он созвал конференцию в Мехелене со своими родственниками и союзниками в Нидерландах: кузенами Иоанном, герцогом Брабанта, и Жаклин, графиней Эно, а также правителями Льежа, Клеве и Намюра. Новый герцог покинул свои владения в Нидерландах только в феврале 1420 года[813].

Генрих V сразу же осознал последствия убийства. "Теперь я воплощу все свои амбиции", — сказал он. Его притязания на корону Франции до сих пор были просто предметом торга, которые должны были быть отданы в обмен на приемлемое территориальное урегулирование. Внезапно это стало реально достижимой целью. Один из его соперников был мертв, другой сильно дискредитирован. Теперь не было никакой перспективы совместных действий против англичан двух сторон во французской гражданской войне. Поскольку ни одна из них не была достаточно сильна, чтобы противостоять англичанам в одиночку, было практически неизбежно, что одной или другой из них придется пойти на соглашение с ним. Генрих V рассчитывал, что сможет диктовать свои условия и многое теперь будет зависеть от политических настроений в северных провинциях, и особенно в среде чиновников государственной службы и населения Парижа.

После смерти Иоанна Бесстрашного мнение этих групп претерпело коренные изменения. До сих пор они считали англичан главным врагом. Парижане были главными инициаторами попыток оказать давление на обе стороны, чтобы заставить их объединиться против захватчика. В июне 1419 года, во время конференции в Мёлане, королеву и герцога Бургундского убедили в том, что если они пойдут на сделку с англичанами, то потеряют поддержку Парижа. Теперь все выглядело совсем иначе. Для многих французов, живущих в регионах, не подконтрольных Дофину, не могло быть и речи о том, чтобы признать молодого принца регентом или позволить ему сменить отца на троне. Это лишь усугубило бы разделение Франции. Кроме того, Дофин был орудием вульгарной клики экстремистски настроенных политиков, он был либо сам убийцей, либо им манипулировали убийцы, что вряд ли имело существенное значение. Но если Дофин был дискредитирован, то кто же еще? Единственным французским принцем, имеющим бесспорное право на престол, был Карл, герцог Орлеанский, который был следующим в очереди на трон после Дофина. Но в настоящее время он содержался в ланкастерской крепости Понтефракт в Йоркшире. Генрих V написал своим советникам в Англии, приказав им усилить охрану Понтефракта и лишить узника права выходить за стены. Его побег