Судя по последовавшему отчету, это привело к отправке отряда полицейских и «членов комитета бдительности для расправы с головорезами в манере, изображенной в кинофильмах и дешевых романах о Диком Западе»[2534]. Дюжины людей были застрелены, некоторые из них — хладнокровно, большинство — совершенно без вины. Перед одной казнью британский офицер объявил: «Вы, сингальцы, хотели бороться с маврами (то есть мусульманами), а затем — с нами. Теперь вы видите, что случилось. Этот человек будет застрелен через десять минут, а ваших жен отдадут маврам, чтобы они делали с ними все, что хотят»[2535].

Другие наказания включали порку, изгнание и коллективные штрафы. Сотни людей были брошены в тюрьмы, среди них — строитель независимости страны Дон Стивен Сенанаяке. Это царство террора[2536] вызвало среди сингальцев «широко распространившийся ужас, напряжение и чувство мучительной несправедливости, которое не забывается»[2537].

Преемник Чалмерса пытался восстановить моральную репутацию империи. Он признавал и верность местных жителей, и «официальную жестокость»[2538]. Удивительно, что в то время, когда пропаганда союзников распространяла мрачные и сенсационные рассказы о немецких зверствах, он сказал: «Часть действий была в стиле немецких варваров по жестокости и несправедливости»[2539]. Однако то, что могло привести к революции в Ирландии или перевороту в Индии, на Цейлоне закончилось призывами провести большее количество реформ.

В 1919 г. Ассоциации реформ, которые появились после репрессий, слились с новым Цейлонским национальным конгрессом. Национальный конгресс не предполагался в качестве копии националистической партии Индии. Он не был агрессивным и представлял собой не массовое движение, а проводник идей англоязычной элиты. Его президент призывал соотечественников «стать вначале британцами, а потом цейлонцами»[2540].

Цейлонский национальный конгресс также был безнадежно склонен к расколам, которые использовали губернаторы, проводившие политику «разделяй и властвуй»[2541]. Тамилы, бюргеры, кандийцы и городские рабочие организовали конкурирующие организации в 1920-е гг., а марксисты и сингальские шовинисты — в 1930-е гг.

Однако участники Цейлонского национального конгресса провели смелую и решительную кампанию за продвижение к независимости внутри империи. Они составляли обращения, представляли петиции, отправляли депутатов. Это вежливое давление дало дивиденды: губернаторы стали включать больше цейлонских представителей в свои советы. Но тогда они обнаружили, что трудно работать с личностями вроде Д.С. Сенанаяке, который сильно подорвал миф о европейском превосходстве. Поэтому система должна была снова измениться. В 1927 г. президент Конгресса объявил, что они достигли границ земли обетованной. В тот год британцы назначили комиссию для определения способов проведения дальнейших конституционных реформ, которую возглавлял лорд Доноугмор. В отличие от Комиссии Саймона в Индии, ее тепло приняли. И отчет был соответственно «революционным»[2542], причем в такой степени, что лорда Доноугмора сравнивали с лордом Даремом.

Это произошло не потому, что он рекомендовал форму двоевластия, в соответствии с которой губернатор будет править при помощи Государственного совета, где доминируют цейлонцы. Просто этот Совет должен был создаваться в результате всеобщих выборов. Сама Британия только что предоставила право на голосование всем взрослым, а в 1931 г. Цейлон стал первой азиатской и колониальной страной, где сделали то же самое.

Цейлонские плантаторы пришли в ужас. Один губернатор назвал их лидеров «Рип Ван Виклями», оторвавшимися от реальности, потому что они продолжали считать людей с коричневой кожей детьми, могли даже сломать зонтик местного чиновника, потому что «для местного неблагоразумно носить зонтик в присутствии европейца».

По иронии судьбы, Конгресс был не менее шокирован новым правом участия в голосовании, предложенным Доноугмором. Оно уводило демократию слишком далеко. Участники партии выступали против, поскольку считали, что самоуправление — это управление ими.

Получилось так, что почтительный народ, почти 90 процентов которого жили в сельской местности и были бедны (60 процентов не умели читать, а менее 30 процентов голосовали), должным образом поддержал на выборах свою элиту. Но губернатор остался на командном посту, имея широкие полномочия и возможность контроля (через трех назначенных министров) над правосудием, финансами, обороной и международной политикой. Однако Государственный совет выбрал семь цейлонских министров, которые отвечали за здравоохранение, образование, сельское хозяйство, связь и т.д. Один из них сказал, что страна таким образом добилась семи десятых самоуправления, и ожидается, что она быстро придет к полной независимости.

Однако британцы сравнивали Цейлон с другими колониями, где конституционный прогресс остановился — Ямайкой, Мальтой, Кипром, Британской Гвианой. Они смотрели на конституцию Доноугмора, как на нечто твердо установленное. На самом-то деле она научила цейлонских министров править и продемонстрировала, что это искусство не является европейской монополией. Никто не освоил его более полно, чем Сенанаяке, министр сельского хозяйства. Он был высоким и тучным землевладельцем с торчащими во все стороны усами, не отличался умом, не получил хорошего образования. Сэр Эндрю Калдекотт, губернатор с 1937 по 1944 гг., писал: «У Сенанаяке кругозор ограничен, как и способность выражать свои мысли». Он говорил о министре, как о «деревенском хулигане и задире», «буйволе из грязи»[2543].