— Господа, все те, кто ранее составлял Совет Империи, я принимаю вашу присягу по случаю нашего восшес… — он запнулся на трудном слове, и возвышающийся над ним имперский офицер прошептал ему подсказку, — восшествия на трон. Некоторые из вас были нашими врагами, но теперь это в прошлом. С нынешнего дня объявляется общая амнистия; все мятежи против Империи прощаются.

Да будет вам также известно, — эти слова снова подсказал офицер, — что кровная вражда и соперничество упразднены. Кто поднимет руку на своего ближнего, поднимет руку на меня. То есть на нас. На Империю. — Мальчик покраснел, но никто не засмеялся от этой неловкости. Своей речью Свет Небес дал понять, что в его Империи будет властвовать закон и что любой, кто попытается возобновить кровавую Игру Совета, навлечет на себя высочайший гнев.

Император кивнул глашатаям, и из-под его золотого шлема выбился огненный локон. Веснушчатое лицо озарилось улыбкой, когда старший глашатай выкликнул:

— Люджан, военачальник Акомы! Предстань перед своим Императором!

Люджан вышел вперед, ошеломленный и сбитый с толку. В честь Мары он надел парадные доспехи, но не мог и помыслить, что будет официально представлен ко двору. Он опустился на колени перед новым Императором и госпожой, которой служил долгие годы; сейчас ее до неузнаваемости изменила регентская тиара, надетая поверх красного траурного покрывала.

Мара обратилась к своему полководцу, но ее слова были слышны лишь немногим придворным в первых рядах:

— Сарик, Кейок и Ирриланди отдали жизнь за нашу великую победу. Император призвал тебя, Люд-жан, для того, чтобы наградить за многолетнюю беспорочную службу. Пусть твои подвиги и верность послужат примером всем воинам Цурануани. Тебе нет равных среди наших сподвижников.

Люджан не успел опомниться, как властительница Мара легко спустилась к нему со своего места. Взяв его за руку, она велела ему подняться с колен и отвела в сторону, к ограждению, в котором двое Имперских Белых распахнули небольшие створки, отдав затем короткий салют. Военачальник Люджан, который не побоялся пойти наперекор эдикту Ассамблеи, теперь побледнел от дурного предчувствия. В его движениях появилась преувеличенная осторожность, словно он погрузился в разреженный воздух и ступал по отполированным скользким плитам.

Император Джастин сделал ему знак подойти и подняться по ступеням — на такую высоту, о которой Люджан не смел и помыслить.

В последний момент он в нерешительности замедлил шаг, и Маре пришлось его незаметно подтолкнуть. Люджан — закаленный в боях воин, которого ничто не могло выбить из колеи, — едва не споткнулся. Не помня себя, он все же осилил этот подъем. Оказавшись у ног Джастина, он согнулся в поклоне, и зеленый плюмаж коснулся ковра.

— Поднимись, Люджан. — Мальчик улыбался с тем же торжеством, которое отразилось на его лице, когда ему впервые удалось сделать удачный выпад в учебном бою и коснуться учителя деревянным мечом.

Люджан потерял дар речи. Тогда Имперский Белый, лицо которого так и осталось в тени, ткнул его ступню носком своей сандалии и что-то прошептал. Военачальник Акомы взвился как от удара и впился взглядом в лицо Императора.

В улыбке Джастина мелькнуло лукавство.

— Император жалует Люджану, офицеру Акомы, высочайшее разрешение основать собственную династию. Да услышат все: дети этого воина, а также его слуги и солдаты станут носить те цвета, которые он сам назначит, и приносить присягу на священном натами дома Люджана. Этот камень ожидает своего нового хозяина и властителя в храме Чококана. Указ вручит Слута Империи, Мара. — Джастин с трудом сдерживал счастливый смех. — Ты можешь поклониться своему Императору и присягнуть ему на верность, властитель Люджан.

Люджан, который никогда не страдал косноязычием, только ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Он поклонился и с грехом пополам сошел вниз по ступеням. Там его поджидала властительница Мара, и уголки ее глаз предательски поблескивали.

— Госпожа властительница… — хрипло выговорил Люджан, все еще не веря в происходящее.

Мара склонила голову:

— Господин властитель…

Он отшатнулся, услышав такое обращение, но Мара поймала его за руку, высоко подняла ее и вложила Люджану в ладонь три свитка. Лишь один из них был перевязан золотой императорской лентой. Два других скрепляли полосы зеленого шелка, украшенные гербом Акомы — изображением птицы шетра.

На губах Мары заиграла улыбка.

— Мой первый новобранец, храбрейший из серых воинов, когда-либо служивших Акоме, мой самый давний друг, я освобождаю тебя от клятвы, принесенной на священном натами Акомы, и делаю это с радостью, ибо отныне ты будешь хозяином собственной судьбы. Сегодня основана еще одна великая династия. К титулу властителя, дарованному тебе нашим Светом Небес, Акома добавляет свои дары в знак признательности. — Она сжала руку Люджана. — Во-первых, род Люджана получает во владение те земли, которые принадлежали мне по праву рождения. Все пастбища и стада, все угодья, примыкающие к Сулан-Ку, отныне становятся собственностью твоего дома. К тебе и твоим наследникам переходит также поляна созерцания, которая будет освящена перед установкой твоего родового натами.

— Госпожа моя, — снова выговорил Люджан, но Мара пришла ему на выручку:

— Господин мой, вместе с этими землями я передаю тебе пять сотен воинов. В их число войдут прежде всего те, кто присягнул на верность твоему союзу в отряде серых воинов. Остальных ты выберешь сам — из тех, кто изъявит желание служить в гарнизоне, уже размещенном в Сулан-Ку.

К Люджану мало-помалу возвращался дар речи. Он даже улыбнулся:

— Силы небесные, что будет, когда об этом услышат воины! Ведь они начинали с того, что воровали скот, чтобы прокормиться, а теперь станут офицерами моей династии! — Он усмехнулся, пожал плечами и едва не расхохотался, что было бы нарушением всяческих приличий, однако Мара успела его остановить, коснувшись третьего свитка.

— Тебе предлагается почетный пост в клане Хадама, если это совпадает с твоими желаниями, — закончила она. — Если бы Кейок дожил до этого дня, он бы сказал, что ты хорошо усвоил все уроки. После моего брата, Ланокоты, его любимым сыном был Папевайо. Ты стал ему младшим сыном… и теперь можно сказать, что он мог бы гордиться тобой больше, чем кем бы то ни было другим.

От этих воспоминаний Люджан ощутил горечь утраты. Старик всегда судил по справедливости; он первым заметил и признал в новобранце способности полководца. Словно салютуя своему бывшему командиру, Люджан, преисполненный ликования, дотронулся свитками до лба.

— Ты слишком великодушна, — прошептал он Маре. — В Империи немало таких, кто промышляет кражей скота; если каждый из них поймет, что ему открыты такие высоты, ты станешь владычицей хаоса. — Тут он поклонился и заговорил со всей серьезностью:

— В моем сердце ты навсегда останешься повелительницей, госпожа Мара. Династию Люджана будут представлять серый и зеленый цвета: серый — это символ моего происхождения, а зеленый — знак моего служения дому Акомы, которое подняло меня к этой вершине чести.