низкий прилавок, заваленный книгами, снятыми с полок покупателями. Наверное, у него не было времени поставить их обратно.

– Что еще интересного в этих краях? – спросил я снова.

– Ничего. Есть девочки в аптеке напротив и виски у Рикардо в двух кварталах отсюда.

Несмотря на свои резкие манеры, он был довольно приятным типом.

– Сколько вы уже торчите здесь?

– Пять лет, – сказал он. – Осталось еще пять.

– А потом?

– Вы слишком любопытны.

– Сами виноваты. Зачем сказали, что осталось еще пять лет? Я ведь вас об этом не спрашивал.

Он слегка улыбнулся и прищурил глаза.

– Вы правы. Так вот, еще пять лет, и я уйду с этой работы.

– И чем займетесь?

– Буду писать, – сказал он, – писать бестселлеры: романы исторические, романы про то, как негры спят с белыми и их за это не линчуют, романы про то, как молодые чистые девицы умудряются сохранить невинность в рабочих предместьях, населенных подонками…

Он ухмыльнулся.

– А потом… оригинальные и смелые романы, ведь так легко быть смелым в этой стране: говори то, что и так любому ясно.

– А вы сможете?

– Конечно смогу. Шесть романов у меня уже готово.

– Вы не пробовали их пристроить?

– У меня нет в издательствах ни друзей, ни подруг, а для издания за свой счет я еще не накопил денег.

– Ну а когда накопите, что тогда?

– Вот как раз через пять лет и накоплю.

– Из вас наверняка получится хороший писатель, – заключил я.

В следующие два дня у меня было много дел. Хоть работа и впрямь оказалась нетрудной, все же надо было в ней как следует разобраться; кроме того, Хансен – так звали заведующего – дал мне некоторую информацию о постоянных клиентах, заходивших поболтать о литературе. Впрочем, их знания ограничивались «Субботним обозрением» да литературными страницами местного журнальчика, имевшего, однако, тираж шестьдесят тысяч. На данный момент я довольствовался тем, что слушал их беседы с Хансеном и пытался запомнить, как кого зовут и кто как выглядит. В книжных магазинах, как известно, больше, чем где-либо, принято узнавать клиента, едва он соблаговолит переступить через порог.

Кроме того, мне удалось переснять те две комнатушки, в которых Хансен жил все это время, – в доме напротив, том самом, где помещалась аптека. К тому же он выдал мне немного денег авансом, чтобы хватило расплатиться за три дня в гостинице, и два дня из этих трех кормил меня обедом, не позволив причислить эти расходы к моему долгу. Одним словом, показал себя свойским парнем. Но эта затея с бестселлерами мне не понравилась: бестселлеры так не пишут. Остается надеяться, что у Хансена талант.

На третий день он повел меня к Рикардо пропустить по рюмке перед завтраком. Было десять часов, он уезжал после обеда.

В последний раз мы завтракали вместе. Он сейчас уедет, и я останусь один на один с этим городом, с этими клиентами. И то какая удача, что я встретил Хансена, без него мне бы пришлось туго с моей долларовой купюрой. Но теперь дела шли как надо.

У Рикардо было прилично, обычно и противно. Пахло жареным луком и пончиками. За стойкой невыразительный тип лениво листал журнал.

– Что прикажете? – спросил он.

– Два виски, – заказал Хансен, посмотрев на меня.

Я кивнул.

Официант принес два больших стакана. В них плавал лед и торчали соломинки.

– Мне нравится так, – пояснил Хансен, – не подумайте, что я вас принуждаю.

– Ничего, – сказал я.

Если вам приходилось пить виски со льдом через соломинку, то вы знаете, что это за штука: в нёбо будто бы ударяет струя огня, впрочем, огня приятного.

– Знатно, – похвалил я.

Тут я увидел себя в зеркале напротив. Вид у меня был обескураженный. Я давно не пил. Хансен рассмеялся.

– Не расстраивайтесь, – сказал он, – скоро привыкнете. А мне вот придется теперь других официантов учить своим маленьким прихотям – там, где я стану напиваться.

– Жаль, что вы уезжаете.

Он засмеялся.

– Если бы я остался, пришлось бы уехать вам… Нет, – продолжал он, – хорошо, что я уезжаю. Больше пяти лет… Боже мой!

Он допил залпом и заказал еще.

– Вы быстро приспособитесь. – Он окинул меня взглядом. – Вы недурны собой, но в вас есть что-то для меня непонятное. Ваш голос.

Я молча улыбнулся. Чертов тип.

– У вас слишком густой голос. Вы не поете?

– Пою иногда, чтобы поразвлечься.

Теперь я уже больше не пел. До истории с Малышом – да, я пел, подыгрывая на гитаре. Пел блюзы Хэнди, пел старинные песни Нового Орлеана, пел кое-что свое, импровизируя на гитаре. Но теперь никакого желания петь у меня не было. Теперь, кроме денег, меня ничего не интересовало. Мне нужно было много денег, чтобы сделать то, что я задумал.

– С таким голосом все женщины будут ваши, – сказал Хансен.

Я пожал плечами.

– Вас это не интересует?

Он хлопнул меня по спине.

– Загляните-ка в аптеку напротив. Может, удастся кое-кого подцепить. У них там в безалкогольном баре нечто вроде клуба. Малолеточки. Те самые, что носят красные носочки и пишут письма Фрэнку Синатре. Так вот, эта аптека – их генеральный штаб. Вы уже должны были это заметить. Нет? Ах да, вы же все эти дни не выходили из магазина.

Я заказал еще виски. Он уже чувствовался во всем теле.

Там у нас такого не было. Мне этого захотелось. Малолетки лет пятнадцати-шестнадцати с острыми сосочками, выпирающими из-под облегающих футболок, что доставляет этим мерзавкам особенное удовольствие. И носочки. Ярко-желтые или ярко-зеленые; туфельки без каблуков; пышные юбки; круглые коленки; садятся на траву, скрестив ноги так, что выглядывают белые трусики. Да, мне очень этого захотелось, этих девчонок в носочках.

Хансен смотрел на меня.

– Все они не прочь, – сказал он, – вы ничем не рискуете. Они знают кучу мест, куда могут вас затащить.

– Вы меня принимаете за свинью?

– О нет, я имел в виду потанцевать.

Он улыбнулся. Без сомнения, у меня был заинтересованный вид.

– Они забавные, – сказал он, – будут заходить к вам в магазин.

– Что им там делать?

– Они обычно покупают фотографии актеров и, как будто между прочим, книжонки по психоанализу, то есть я имею в виду по медицине. Они все просто влюблены в медицину.

– Ладно, – пробурчал я, – посмотрим.

Должно быть, на этот раз мне удалось сделать равнодушный вид, и Хансен перевел разговор на другую тему. Мы закончили завтрак, и около двух он уехал. Я остался один на один с моим магазином.

II

Думается, прошло дней пятнадцать, прежде чем я начал скучать. Все это время я не