Ему было позволено.

– Только, Иоханаанчик, не так грустно и нудно, как вы это обычно делаете! – попросила Новосильцева.

– Но здесь не концерт! – впервые открыто возразил он ей.

– Ну да, – грустно вздохнула она. – К сожалению, конечно, не концерт. Можно сказать, следственный процесс… Давайте, что там?

– Вот сторож переезда № 184 – нашего, можно сказать, переезда – Яков Лобухин. Его Соколов допросил 10 июля 1919 года: «Как-то ночью летом прошлого года (не помню месяца и числа), во время сенокосов, когда я и семейные мои спали, я проснулся от шума автомобиля. Дело это было удивительное, потому что никогда раньше такого дела не бывало, чтобы автомобили мимо моей будки, да еще по ночам, ходили. Я в окно выглянул, вижу: идет по дороге к Коптякам грузовой автомобиль. Я не видел, что в нем было. Только заметил я, что сидело в нем человека четыре с винтовками, кажется, в солдатской одеже. Было это на рассвете… Тут день наступил. Народ, который ехал на Коптяки, возвращался назад и сказывал, что на Коптяки не пропускают. Где у них стояла застава, точно не скажу, а сказывали, что от моего переезда за гатью или на гати. И не было пропуску дня три-четыре». Прошу обратить внимание! – отметил Иван Иванович. – «Не было пропуску дня три-четыре!»

– Отметили! – согласилась Новосильцева.

Около 12 ночи по дороге из Коптяков прошел через наш переезд грузовой автомобиль, должно быть тот самый, который пришел из города ночью. Вместе с ним 10–12 коробков (телег) и, кажется, несколько дрог. Грузовой автомобиль, коробки и дроги проехали на город прямо от нашего переезда. Там в логу (Поросенковом) у них автомобиль застрял. Кто-то из них взял из нашей ограды шпал и набросал там мостик».

– И это все? Что вы тут нам читаете, Иван Иванович? – спросила Новосильцева. – И это все, что делалось на переезде, где, как нам сообщил Юровский-Покровский, «сжигали и хоронили»? Люди видели, как проехали телеги, дроги и как на некоторое время застрял автомобиль в болоте – в том самом Поросенковом логу! И как автомобиль вытаскивали, видели! И как для него построили мостик из шпал – тоже видели! И все? И больше ничего?

– И все! – подтвердил Иван Иванович. – Больше там ничего не происходило.

– Мне хотелось бы отметить еще несколько моментов, имеющих столь же важное значение, – заговорил Онтонов. – Одиннадцать тел должны занять объем в могиле не менее 12 кубических саженей. Раскопки 1991 года показали, что базовым материалом, материком, здесь является скала. Так что захоронение непременно представляло бы собой курган. И никакими шпалами его невозможно скрыть!

– Да, отметим и это! – согласилась Новосильцева. – Есть еще что-нибудь по записке?

– Есть еще, по мелочам, – ответил Беляев, – но они ничего нам не прибавляют.

– Так и быть, – согласилась Новосильцева. – Следовательно, с «Запиской» покончили. Мы убедились, что ее значение – юридически ничтожно. Это даже не фальсификация документа. Это вообще не документ. И чтобы подвести окончательную черту, попрошу Ивана Ивановича огласить еще один оч-ч-ень интересный документ, с помощью которого мы можем покончить с этой темой – темой подлинности «Записки».

– С большим удовольствием, – скучным голосом канцелярского клерка произнес Иван Иванович. – Документ представляет собой запись беседы, или, можно сказать, показаний, данных известным Исаем Радзинским – иногда его фамилию пишут как «Родзинский». Это был тоже видный деятель уральской чека, принимал непосредственное участие в подготовке расстрела Романовых и, как он утверждает, в сокрытии следов расстрела. Впоследствии был справедливо репрессирован как враг народа, отсидел длительный срок и непонятно почему реабилитирован. Итак, он утверждает, что принимал непосредственное участие в уничтожении трупов. Читаю: «Родзинский: «Вот, помню, Николай сожжен был, был этот самый Боткин; я сейчас не могу вам точно сказать, вот уж память. Сколько мы сожгли, то ли четырех, то ли пять, то ли шесть человек сожгли. Кого, это уже точно я не помню. Вот Николая точно помню. Боткина и, по-моему, Алексея. Ну, вообще должен вам сказать, человечина, ой, когда горит, запахи вообще страшные. Боткин жирный был. Поливали и жгли керосином, там еще что-то такое сильнодействующее, дерево тут подкладывали. Ну, долго возились с этим делом. Я даже вот съездил, доложился, в город съездил и потом уже приехал. Уже ночью было, приехал на легковой машине, которая принадлежала Берзину. Вот так, собственно, и захоронили».

Иван Иванович поднял глаза.

– Вопросы? – предложила Новосильцева.

– Есть гарантия, что эти показания не написаны тем же Покровским? – спросила Куликовская-Романова.

– Полная! – заверил ее Иван Иванович. – Это перепечатка магнитофонной записи беседы Радзинского в государственном радиокомитете, сделанной по указанию Хрущева. Он тоже интересовался. Правда, мало и сумбурно, как у него все было.

– Очень любопытно, – отметил Онтонов. – Радзинский точно помнит, что Николая сожгли и Боткина… Боткина – особенно хорошо помнит. И правильно говорит, каким был Евгений Сергеевич при жизни, – действительно, полным…

– Надо полагать, с запиской Юровского покончили, – завершила Новосильцева. – Но самое главное, на чем основывает свои утверждения госкомиссия – это злополучные и одиозные генетические анализы останков и сравнения их с… Я, собственно, и сама не знаю точно, с чем! Наверное, – предположила она, – обсуждение этого блока проблем займет у нас еще больше времени? Может быть, попьем чайку? Или кофе?

– У меня такое предчувствие, – осмелился возразить Иван Иванович, – что проблема генетической экспертизы – гораздо проще, и обсуждение ее займет вообще несколько минут.

– Не расхолаживайте меня, – потребовала Новосильцева. – Это все-таки вопрос специальный, доступный только пониманию экспертов! А вы хотите, чтобы я снизила свою требовательность к вашим, Иван Иванович, высказываниям! Так и норовит объехать на вороных несчастную заграничную туристку – меня, то есть! – пожаловалась она присутствующим. – Еле удерживаю его в рамках. А теперь, слышали, дамы и господа, он заявляет, что намерен замотать проблему генетической дактилоскопии! А? Так?

– Да, это так, – неожиданно согласился Иван Иванович. – Но не совсем! Страсти по ДНК не имеют для вас вообще никакого значения.

– Почему же? – удивилась графиня. – Вы почему-то ничего мне подобного раньше не говорили. И только сейчас у вас из-за пазухи выпал камень… И все это увидели! Все видят!

Все, действительно, посмотрели на то место, откуда у Ивана Ивановича должен был выпасть камень.

– Смею полагать, – скромно произнес Иван Иванович, – что товарищ профессор выскажется по этому поводу авторитетнее меня, да и у Ольги Николаевны, по-моему, есть очень интересная информация. Ведь, кажется, канадский генетик профессор Рогаев провел параллельный анализ генетического материала, который оставил ваш почивший супруг Тихон Николаевич, и костного материала из екатеринбургского могильника?

– Да, – без оптимизма в голосе подтвердила Куликовская-Романова. – И результаты, полученные профессором Рогаевым, меня приводят в некоторые раздумья. Они похожи на те, что получил тот самый Петров…