знамения, — один фарисей пригласил Его на завтрак; Он тотчас же принял приглашение, вошел в дом, сел есть и, когда фарисей выразил удивление, что Он не умылся, тотчас же начал против фарисеев словами: «Итак вы, фарисеи, теперь держите наружную сторону чаши — для чего же здесь чаша, раз говорили об омовении рук? И чаши чисты, а внутренность ваша полна разбоя и нечестия». После того как фарисеи отгремели еще больше, следует новая коллизия: учитель профессий пользуется случаем заметить, что кающийся проповедник тем самым оскорбляет и его класс, и теперь следует вступление: «Да, горе и вам, учителя профессий!» Грохотание против учителей профессий, и прежде всего то, что они обременяют народ непосильным бременем, но сами не хотят коснуться его и пальцем.

Шлейермахер испытывает неподдельную радость в сердце от того, что Иисус на этот раз принял приглашение только позавтракать, ибо, по его словам, на правильном ужине «Он вряд ли пренебрег бы умыванием, это было бы сознательным нарушением обычая». Но разве это нарушение не рассматривается и не представляется евангелистом как преднамеренное, когда Иисус противопоставляет внутреннюю и внешнюю чистоту и заявляет о своем несогласии с фарисейской заботой о внешнем виде?

Шлейермахер предполагает, что фарисеи доказали свое лицемерие, пригласив Иисуса, и что речь 12, 1-12, начинающаяся с предостережения против закваски фарисеев, направлена против этого лицемерия, а также против их враждебного отношения. «Ярость этой ссоры вызвала огромную толпу в десятки тысяч человек, так что они топтали друг друга, что, по-видимому, на время освободило Иисуса от назойливости фарисеев. Иисус говорил так грозно, что десятки тысяч сбежались!

Но Шлейермахер далее предполагает, что речь Иисуса против фарисеев произошла «после завтрака, когда они уже были на улице и могли снова быть замечены народом». Фарисей «вышел» со своим упреком по поводу опущенного омовения только после завтрака, и, тем не менее, в ст. 38, 39 говорится, что «увидев это, фарисей изумился», и Иисус сразу же начинает выступать против лицемеров. Шлейермахер ломает над этим голову и довольствуется тем, что конец трапезы не упоминается. А ведь он не упомянут только потому, что не стоил упоминания после описания столь великой битвы с фарисеями, потому что такт не позволил евангелисту упомянуть о ней, короче говоря, потому что эта установка на завтрак для столь великой битвы оказалась в конце концов слишком мелочной. Каково было бы, если бы в конце было сообщено о горе, и тогда завтрак был бы окончен. Замечание о враждебном отношении фарисеев не означает того, что слышит из него Шлейермахер, что фарисеи уже хотели прибегнуть к насилию, от которого Иисус на этот раз был защищен только тем, что народ был созван шумом ссоры десятками тысяч и, к счастью, прибыл очень быстро; действительно, Лука не хочет даже говорить о насилии, а говорит только: отныне они старались поймать его, ставя перед ним опасные вопросы.

Нет! Нет! отвечает Павел, удивляясь тому, что Иисус обвиняет людей, один из которых пригласил Его на завтрак и приглашение которого Он тут же принял, так резко, пока они еще были за столом, что даже говорит о вине крови, которая должна пахнуть на них. Нет! Нет! Говорит Павел, Иисус был прав, когда говорил так, ибо Он действительно «заметил в присутствующих убийственную ярость, неистовую ярость».

В самом деле! Иисус за завтраком! Крики скорби по поводу кровавой вины людей, с которыми Он завтракал! Такой шум, что сюда спешат десятки тысяч людей! Все правильно, если правильно написано письмо!

Но Лука облекает рассказ Марка о споре о чистоте в новую форму только потому, что хочет обогатить его новыми элементами. То, что он перерабатывает это повествование, видно из того, что Иисус сначала говорит о контрасте между «извне и изнутри», а затем, в новой точке падения, сразу же о чистоте фарисейской традиции.

3. Стремление к первенству.

Если бы Матфей в ст. 6 хотел заимствовать из речи Марка упрек в том, что фарисеи любят занимать первое место в синагоге и любят, чтобы их приветствовали, если бы он хотел воспользоваться этим для создания проповеди о смирении, ибо это его дело, когда он пишет: «Они любят называться господами, а вы не позволяйте называть себя господами, ибо один есть господин ваш, Христос 2в.», то он был бы неправ. — Наконец, когда, желая настоятельно рекомендовать своим читателям долг смирения, он копирует изречение Луки о самоуничижении, ему, по крайней мере, не следовало бы думать, что этой проповедью он продолжает идти по тому же пути, по которому он шел непосредственно перед этим, когда обвинял фарисеев в лицемерии.

4. Пророчества.

Высказывание Луки против учителей Евангелия завершается горечью: «Вы взяли ключ знания; сами не входите, и желающим войти отказываете». Матфей, у которого в памяти остался прежний ключ от Царства Небесного, сделал из него следующее высказывание: вы закрываете Царство Небесное от людей, сами не входите, и даже желающих войти не пускаете.

Далее следует высказывание о лицемерах, которые пожирают дома вдов и много молятся для притворства, сформированное по оригинальному высказыванию Иисуса в Марке.

Высказывание по поводу прозелитизма и софистического различения клятв принадлежит только Матфею.

Высказывание Луки по поводу лицемерного поедания «монет, чечевицы и всякой травы садовой» Лк 11, — Матфей говорит: «монет, укропа и тмина», — обогащено последним синоптиком упреком, что эти «слепые наставники» процеживают мошек и глотают камелии. Но Лука вряд ли мог предположить, что позднейшие ученые воспримут его намеренное преувеличение всерьез и будут клясться, что фарисеи платили десятину также с монеты и чечевицы.

Таким образом, Лука объясняет противопоставление внутреннего и внешнего: фарисеи содержат в чистоте внешнюю сторону своей посуды, а внутри сами полны разбоя и нечестия; но они должны считать, что Тот, Кто сделал то, что снаружи, сделал и то, что внутри, и должны отдавать в милостыню только то, что внутри, чтобы у них все было чисто. Для Матфея это было слишком сложно, хотя само по себе очень просто: теперь он делает чаши и кубки единственным объектом рассмотрения: фарисеи обвиняются в том, что их чаши и кубки чисты снаружи, но полны грабежа и «нечистоты» внутри, но они должны скорее сохранить чистоту внутри, но как? не спрашивается — тогда и снаружи они будут чисты. Сравнение лицемеров с гробами, по наружности которых не видно, что в них находится, и замечание, что евангельские учителя, воздвигая гробницы пророкам, убившим их отцов, исповедуют дела своих отцов,