Будить Ивана, наверняка спавшего сном праведника в номере Мондрагона, не хотелось, но Сантьяго чувствовал, что если ему не удастся раздобыть хотя бы глоточек виски, чтобы запить пару таблеток валиума, остаток ночи превратится в мучение. Он попробовал бесшумно пройтись по ковру и, к своему большому удивлению, преуспел в этом. Впрочем, такой пушистый ковер наверняка заглушил бы даже топот лошадиных копыт.

Сложнее всего оказалось определить, какой, собственно, номер изначально предназначался ему. Память Мондрагона наотрез отказывалась поделиться с ним этим секретом, и Сантьяго, впав в отчаяние, уже был готов барабанить в первую попавшуюся дверь, но тут вовремя вспомнил об Эстер. Виртуальный секретарь, разумеется, все прекрасно знала и даже подсказала хозяину, в каком направлении по коридору ему следует двигаться. Воодушевленный Мондрагон тихо вышел из комнаты и отправился за лекарством, уповая на то, что Иван не станет запирать дверь изнутри.

Ему опять повезло. Дверь оказалась не заперта.

Сантьяго не помнил, сколько он стоял на пороге, глядя на обнаженную девушку с золотистой кожей и роскошными черными волосами, оседлавшую распластанного на кровати Ивана. Девушка самозабвенно стонала, откидываясь назад так, что ее волосы падали на ноги Ивана блестящим черным занавесом. Когда она запрокидывала лицо, Сантьяго видел ее глаза, опушенные неправдоподобно длинными ресницами, прикрытые в сладкой истоме неподдельного наслаждения.

Потом он тихо отступил назад, в коридор, и неслышно прикрыл за собой дверь.

Перед глазами плясали стены коридора. Сантьяго брел по нему, время от времени натыкаясь на какие-то углы, и наконец выбрел к лифту. Он не знал, куда направляется, но надеялся, что бог, жалеющий дураков и пьяниц, укажет ему дорогу.

Заведение, куда он в результате попал, называлось «Нефритовый Жезл». Сантьяго настолько понравилось название, что он решил непременно поговорить с барменом. Бармен, изнуренного вида японец, перетирал бокалы за стойкой. В половине четвертого утра в «Нефритовом Жезле» оставалось еще, как ни странно, довольно много народу – бармен объяснил, что дело тут в приближающемся Большом Хэллоуине. Сантьяго заказал бутылку виски и уселся на высокий табурет перед стойкой. Бармен высказал вежливое сомнение по поводу его платежеспособности – Мондрагон действительно пришел в «Нефритовый жезл» в одной пижаме и денег при себе не имел.

Вы – недоверчивый человек, печально сказал Сантьяго. Быть недоверчивым нехорошо, но в то же время полезно. Это спасает от многих горьких разочарований.

Он нажал кнопку на своем браслете, вызвал Эстер и попросил перевести на счет «Нефритового Жезла» тысячу евро. Эстер попробовала воззвать к его рассудку, но Мондрагон приказал ей заткнуться. Бармен быстро проверил что-то на своем компьютере и расплылся в широкой и очень искренней улыбке. Перед Сантьяго немедленно появилась бутылка «Чивас Бразерс 1801» и пузатый стакан, до половины набитый льдом.

Потом в его памяти обозначилась черная дыра. Мондрагон помнил только, что едва виски в бутылке подошло к концу, в баре погас свет и послышались испуганные крики. По-видимому, он оказался единственным человеком, не впавшим в панику, – темнота, обрушившаяся на «Нефритовый Жезл», показалась ему уютной и теплой. Он лег головой на стойку бара и заснул. А потом перед ним появился худощавый юнец, немного похожий на Оскара Уайльда, и стал нести какую-то чушь о том, что Ивана Кондратьева арестовали по обвинению в терроризме.

Если бы я не был так пьян, с тоской подумал Мондрагон, если бы я не был так скотски пьян... Мне следовало сразу же догадаться, что все это дело рук Фробифишера. Он каким-то образом узнал, что Иван спит с его секретаршей, и решил отомстить. Подло, мелко, но, надо признать, весьма эффективно. Ах, будь я трезв... да что там – будь я немного трезвее... хотя бы таким, как сейчас...

Подумав так, Сантьяго с удивлением понял, что, несмотря на по-прежнему клубящийся перед глазами туман и неприятный гул в ушах, никаких признаков опьянения больше не чувствует. Да и туман начал понемногу истончаться, таять, сквозь него стали проступать очертания каких-то предметов. Высоко над Мондрагоном нависал блестящий металлический потолок. Он видел в нем самого себя все в той же пижаме, прикрученного к длинному застеленному зеленым столу белыми эластичными жгутами. То, что жгуты эластичны, Сантьяго понял, попробовав пошевелить руками. Это получилось, но лишь до определенного предела. Он мог вращать запястьями, свободно двигать пальцами, даже слегка сгибать руки в локтях. Однако при первой же попытке вытащить кисть из мягкой петли жгут словно сжался, чувствительно врезавшись в кожу. По-видимому, Мондрагона обездвижили каким-то гуманным способом, не препятствовавшим циркуляции крови, но не дававшим ни малейшей возможности освободиться.

Головой он, однако, мог двигать свободно. Когда зрение Сантьяго окончательно прояснилось, он осмотрелся и увидел, что находится в стерильно-белой, небольшого размера комнате, очень похожей на операционную. Сходство усиливалось еще и тем, что над столом, к которому его привязали, нависало хирургическое зеркало с галогеновыми лампами, принятое им вначале за блестящий потолок. Сантьяго был в комнате совершенно один, и это открытие, неизвестно почему, очень взволновало его.

Некоторое время он пробовал свои путы на разрыв и на растяжение, но результат всякий раз оказывался неутешительным. В конце концов Сантьяго изнемог в бессмысленной борьбе и хмуро признал, что те, кто решился оставить его без всякого присмотра, оказались не такими уж дураками.

Не теряйте надежды, кабальеро, посоветовал ему де Тарди, но теперь эти слова казались Мондрагону жестокой шуткой. Тоже мне, родственник, с обидой подумал Сантьяго, не мог вступиться за меня перед Фробифишером... или перед этим гестаповцем из АБТ...

А почему, собственно, он должен за тебя вступаться, насмешливо спросил какой-то другой Сантьяго – тот, который готов был обвести вокруг пальца охрану геликоптера в «Бакырлы», тот, который на равных беседовал с полковником Понтекорво и стрелял в гладиатора Аслана. Что хорошего ты сделал Морвану де Тарди? Пытался набить морду? Испачкал костюм и туфли? Да с чего ты вообще взял, что консул Евросоюза должен помогать такому ничтожеству, как пьяница и скандалист Мондрагон?

Но зачем-то ведь старик мне это сказал, неуверенно возразил Сантьяго номер один. Не издевался же он надо мной, в самом деле? Он отчетливо помнил, как седые усы консула щекотали его щеку, а слова словно скатывались в ухо, как круглые холодные шарики. Не теряйте надежды, кабальеро... Не теряйте надежды...

– Черт тебя подери, старый пень, что ты имел в виду? – не сдержавшись, завопил Мондрагон.

И замер, пораженный неожиданно проскользнувшей где-то по краю сознания мыслью.

Слово кабальеро,сказал он Ивану Кондратьеву в день их первой встречи. Я никогда не отдам тебя за Стену, сынок, и никому не позволю отправить тебя за Стену. Слово кабальеро.

Кабальеро. Испанский дворянин. Всадник. По-французски – шевалье.

«Вы проходите в наших разработках под оперативным псевдонимом „Шевалье“, – любезно улыбаясь, сообщил Гарольд Статхэм-Пэлтроу. – Поэтому, когда вам понадобится выйти на связь, просто надавите камень на перстне и скажите: здесь Шевалье. Я не исключаю того, что враг может прослушивать наши разговоры, поэтому лучше воспользоваться псевдонимом».