Сторонники короля, считавшие невозможным посягнуть на принцип престолонаследия, удостоились даже клички. Их прозвали тори, что означало «ирландские бунтовщики». Они, в свою очередь, наградили противников короля не менее грубым эпитетом: виги – «шотландское ворье».

Для сэра Джулиуса Дукета никаких сомнений не существовало. И дело было даже не в хладнокровной оценке правопреемства и неверии в бредни Оутса – он был связан личной клятвой и верностью, которую хранил всю жизнь. Сэр Джулиус принадлежал к тори.

В конце Пэлл-Мэлл виднелись тюдоровские ворота небольшого дворца Сент-Джеймс – яркого кирпичного особняка, где временами любил останавливаться король и откуда было легко пройти в парк. Через несколько минут сэр Джулиус шагал по траве к длинной аллее с деревьями в четыре ряда, известной как Мэлл и ведущей к центру парка. Там его радушно приветствовал король Карл II.

Какое странное чувство. Сэр Джулиус вдруг вспомнил другую встречу, за сорок лет до того, когда он отправился с братом Генри в Гринвич к королю Карлу. Каков контраст! Он подумал о невысоком, тихом человеке, таком откровенно целомудренном, таком официально любезным – и сопоставил с направившимся к нему крупным, довольно смуглым мужчиной. В Карле II не было ни грана официальности. На скачках в Ньюмаркете, столь ему милых, он жизнерадостно смешивался с толпой и каждый мог запросто поговорить с ним. Что до целомудрия, то по аллее Мэлл с ним гуляла стайка дам, включая фаворитку – Нелл Гвин. Потешный королевский спаниель ткнулся старику в ноги, принюхиваясь. Король же сердечно приветствовал гостя:

– Ну, дорогой сэр Джулиус, вы подобрали себе новое имя?

Ибо сэра Джулиуса Дукета намеревались произвести в лорды. Карл II любил награждать верных друзей титулами – точно так же, как делал герцогами бастардов. Но в случае с сэром Джулиусом необходимость обусловливалась практическими соображениями. Сэр Джулиус, происходивший из знатного в Сити рода и ни разу не замеченный в папизме, был человеком, к чьему мнению прислушивались, – именно тем, кто требовался королю в палате лордов нынешней осенью, когда вновь всплыл вопрос о престолонаследии.

– Я предпочел бы называться лордом Боктоном, ваше величество.

Старинное родовое имение, выбор был прост.

Король задумчиво кивнул:

– Можем ли мы рассчитывать на вашу поддержку в разбирательстве с этим Биллем об отводе? Вы не покинете в беде моего царственного брата?

– Сэр, я поклялся вашему отцу поддерживать его сыновей.

– О, наш верный друг! Я полагаю, – неожиданно обратился к свите король, – мы можем и больше угодить лорду Боктону. Боктонское баронство ваше, мой дорогой лорд, – произнес он с улыбкой, – но как вам понравится стать еще и графом, а?

– Сэр?..

Какой-то миг сэр Джулиус был слишком изумлен, чтобы говорить. Баронский титул был хорош и вполне отвечал рангу английского пэра. За бароном шел виконт, но дальше следовали три высших аристократических титула: граф, маркиз и герцог. Вознесшись на такую головокружительную высоту, род не имел больше цели – разве что титул уже монарший и, вероятно, сами небесные врата.

– Графство?..

– Какой же титул вы изберете теперь? – рассмеялся король Карл.

Еще один титул? Сэр Джулиус до того растерялся, что плохо соображал.

Пока он пребывал в замешательстве, Нелл Гвин добродушно крикнула:

– Давайте же, лорд Боктон! Нельзя же нам день простоять в Сент-Джеймс-парке и ждать, покуда вы станете графом. Придумайте имя!

– Могу ли я называться графом Сент-Джеймс?[64]– спросил Джулиус в некотором смущении, подхватив только что услышанные слова.

– Конечно можете и будете! – воскликнул Карл, придя в исключительно хорошее настроение. – Леди, – произнес он укоризненно, – извольте почтить верного друга. У нас таких не так уж много. Сэр, отныне вы граф Сент-Джеймс и барон Боктон, и я полагаюсь на вас.

Графство обеспечивало королю поддержку в самой преисподней и не стоило ничего. Таких бы сотню человек – все стали бы графами.

Часом позже новоиспеченный граф Сент-Джеймс, шатаясь, брел обратно по Пэлл-Мэлл в полной сумятице мыслей и чувств. Последствия случившегося обещали быть столь чудесными, что он опять и опять их обдумывал. Теперь его старший сын станет лордом Боктоном, коль скоро сам он граф. На гербе Дукетов появится корона, украшенная земляничными листьями, – символ графа. Отец всегда говорил, что род их избран, понимая под этим богоизбранность. Но Джулиус, хоть и не мог того высказать, в душе осознавал, что графство желаннее небес обетованных.

Его карета миновала Уайтхолл и приближалась к старому Савою, когда он заметил процессию с зелеными лентами вигов, явно собравшуюся устроить небольшую демонстрацию у дворца. Он пожал плечами и больше не вспоминал бы о них, не покажись ему смутно знакомым круглолицый, довольно угрюмый человек, шагавший последним. Уже замаячил Темпл, когда он вспомнил: это же Обиджойфул из чертовой семейки Карпентер. Воспоминание о Карпентерах потянуло за собой Джейн с припиской к завещанию – проклятием, наложенным на его род. Он уже несколько недель не думал о ней. Сейчас же с улыбкой рассудил, что нынешние события послужат лучшим доказательством тщетности этого проклятия.

Летом Обиджойфул в полной мере постиг папистское коварство сэра Кристофера Рена.

Постройка крупной церкви всегда начиналась с восточной части, которую возводили целиком. Благодаря этому, пока шло строительство, можно было проводить службы. Но, проходя мимо, Обиджойфул всякий раз ловил себя на мысли, что рабочих ставили не туда, и вскоре стало ясно, что Рен вознамерился сначала достроить фундамент и только потом приступать к стенам. Обиджойфул видел, что архитектор уже проделывал такое с церквями поменьше, а посему не особенно озаботился, но подозрения усилились в конце 1677 года, когда, желая вновь посмотреть на эскиз собора со шпилем, он заглянул в контору, где разместились Рен и прочие руководители. Он не застал там никого, кроме клерка, который был довольно приветлив. Карпентер объяснил, что работал на Гиббонса и хочет взглянуть на эскизы.

– Их здесь нет, – пояснил клерк. – Все забрал сэр Кристофер.

– Но что-то должно же быть! – не унимался О Радуйся.

Клерк только покачал головой:

– Понимаю, это странно, но ничего не осталось. У нас есть план основания, но никаких возвышений, никаких макетов – пусто. Рен снабжает нас только чертежами участков, на которых ведутся работы. По-моему, он все хранит в голове.

Небесные знамения возникли весной. Такого прежде не видывали, и смысл был очевиден. Состоялись два лунных затмения, далее – солнечное, за ним второе, потом третье. На пике этих страшных предупреждений Титус Оутс подтвердил худшие опасения Обиджойфула. Существовал папистский заговор, в котором, как был уверен Карпентер, участвовал сэр Кристофер Рен.