Таким субъектом, способным к самосознанию и самоопределению, человек становится через осознание своих отношений к другим людям, которые объективируются в нормах права и нравственности. Воля в специфическом для человека смысле этого слова, поднимающаяся над уровнем одних лишь природных органических влечений, предполагает существование общественной жизни, в которой поведение людей регламентируется нравственностью и правом. Отвлечение воли от влечений обусловлено организацией общественно-трудовой жизни, основанной на общественном разделении труда. В обществе, основанном на разделении труда, человек может удовлетворить свои потребности, лишь направляя свою деятельность на производство предметов, которые, как правило, непосредственно служат не для удовлетворения личных потребностей индивида и не определяются поэтому непосредственно его влечениями. В процессе этой деятельности цели человеческих действий отделяются от его влечений как непосредственного выражения чисто личностной потребности и перестают быть их прямой, непосредственной проекцией. В процессе общественной жизни выделяются общественные блага и ценности, которые выступают для индивида как независящие от его влечений объективированные ценности. По мере того как в процессе общественной жизни, в результате воспитания и т. д., общественно-значимое становится вместе с тем и личностно-значимым для индивида, эти объективированные в процессе общественной жизни блага и ценности становятся целями деятельности индивида. Они порождают новые динамические тенденции. Проистекая из общественной жизни, они, включаясь в мотивацию, порождают новое ее содержание и строение: человек не только признает благом и целью своих действий то, чего ему непосредственно, непроизвольно хочется, но он начинает хотеть того, а не иного, потому что он проникается сознанием, что это благо, что это ценно и должно стать целью его действий. Таким образом, внешняя объективная организация общественной жизни и деятельности людей обусловливает специфический внутренний строй регуляции их деятельности. Она определяется уже не непосредственно влечениями как неосознанными природными силами, а зависит от общественного по своему источнику и содержанию сознательного отношения индивида к совершающемуся, значит, от него, от его свободного выбора, от его воли. Становление воли – это становление субъекта, способного к самоопределению.

Выделившийся, таким образом, самоопределяющийся субъект бывает иногда склонен противопоставить себя и обретенную им волю всякому объективному содержанию и признать все зависимым лишь от собственного произвола. И поскольку субъект выделился и овладел своим поведением, опосредуя все им совершаемое своим отношением к окружающему, у него имеется формальная возможность занять такую позицию. Однако эта позиция никак не является высшей ступенью в развитии воли, высшей ее формой, или наиболее завершенным ее проявлением. Напротив, высшего, наиболее полного и совершенного своего выражения воля достигает тогда, когда выделившийся и осознавший себя субъект снова входит – по-новому – в объективное содержание и, проникаясь им, начинает жить и действовать так, что само объективное содержание, обретая в субъекте новую форму существования, начинает жить и действовать в нем и через него. При этом для субъекта, поднявшегося до самосознания и самоопределения, и само это объективное, всеобщее, общественно-значимое содержание перестает быть внешней данностью, которую он должен, не мудрствуя лукаво, принять именно как данное и непреложное, не вдаваясь в критическое рассмотрение того, что именно ему преподносится по существу. В действительности и по отношению к праву – так называемому позитивному, на данный момент действующему, – и морали – ходячей, на данном этапе признанной, – субъект сохраняет и право и обязанность по существу проверить и решить, что именно ему надлежит признать (иначе признание общественных норм со стороны субъекта было бы совершенно формальным), и самому решить, как именно ему поступить, чтобы действовать в соответствии со своим личным убеждением (иначе его поведение, даже при внешнем соблюдении им моральных норм, было бы лишено всякого внутреннего морального содержания). Однако речь при этом идет совсем не о том, чтобы подчинить общественно-значимое контролю только партикулярно-личностного, предоставить его судьбу на усмотрение голой субъективности и сделать зависимым от ее произвола: речь идет о том, чтобы самое личное убеждение человека, проникаясь общественно-значимым содержанием, стало в силу этого судьей в вопросах должного – права и нравственности.

Проблема воли, поставленная не только функционально и в конце концов формально, а по существу, – это прежде всего вопрос о содержании воли, о том, какие мотивы и цели являются для нее определяющими, и в связи с этим вопрос о ее строении, т. е. о том, как реально складываются у людей в тех или иных конкретных условиях соотношения между партикулярным и всеобщим в том, что вообще значимо для личности.

У одних все значимое для личности сплющено и сведено к только личностным, партикулярно-личностным мотивам, и если они и совершают поступки, которые по своим внешним результатам отвечают предписаниям общественной нравственности, то и в этом случае нравственное содержание не входит в мотивы человека и не детерминирует как таковое его воли.

У других общественно-значимое уже осознается как должное, значимое, обязательное, но переживается еще как чуждая внешняя сила, противостоящая тому, с чем личность себя отожествляет и что переживает как свое личное, в чем сама она кровно заинтересована: воля в таком случае расщеплена на внешние друг другу компоненты – влечения и долженствования – и поглощена разрешением их постоянно возобновляющегося конфликта. И, наконец, самое общественно-значимое может стать для личности ее кровным, личным, составляющим самое существенное и основное ее собственного существа: воля в этом случае становится более единой, цельной, монолитной. Противоречия в мотивах неизбежны и для нее, но противоречивые тенденции не противостоят в ней как внешние противоположности, а включаются как подчиненные моменты в единство ее основных устремлений. И такая воля вступает иногда в противоречие не только с порой поднимающимися узко-личностными мотивами, не только с внешними обстоятельствами и препятствиями, которые приходится преодолевать для реализации общезначимых целей – норм права и нравственности – в конкретных условиях действительности, но и с самыми этими нормами права и нравственности. Весь вопрос в таком случае заключается в том, с каких позиций эта борьба ведется. Борьба личности и личной воли против действующего права и ходячей нравственности – это вовсе не всегда борьба только личностного, т. е. партикулярно-личностного, против общественно-значимого, всеобщего. Иногда это борьба не против права и законов, а против уже отжившего права, ставшего бесправием и беззаконием, за новое право; не против нравственности вообще, а против норм ходячей морали за новую, более высокую нравственность. Здесь личность выступает как представитель и носитель всеобщего в его развитии и становлении, а общество, точнее, та пусть еще господствующая часть его, которая представляет уже отжившее и отмирающее, – как представитель и блюститель партикулярных, утерявших в ходе общественного развития свое передовое всеобщее значение особенностей данного общественного строя: так мало обосновано формальное внешнее противопоставление личного и общественного при определении содержания и строения