Граф де Монброн с большим удовольствием взялся исполнить поручение Адриенны. Ему самому было интересно представить в свете молодого королевского тигра и столкнуть с элегантнейшими женщинами и золотой молодежью Парижа. Он готов был поручиться чем угодно за успехи молодого протеже.

— Что касается меня, — предупредила с обычной откровенностью Адриенна, — мое решение непоколебимо. Вы сами говорите, какой сильный эффект произведет появление в свете принца Джальмы, девятнадцатилетнего индуса редкой красоты, гордого и дикого, как молодой лев; вы сами прибавили, что это ново и необычайно. Мне просто за него становится страшно, когда я подумаю, какому преследованию подвергнется юноша со стороны кокеток, желающих его цивилизовать. Ну, а я не хочу соперничать со всеми этими красавицами, безбоязненно решающимися попасть в когти молодого тигра. Я им интересуюсь как родственником, как красивым, храбрым юношей, но больше потому, что он не следует отвратительной европейской моде! Однако как ни редки эти качества, их все-таки недостаточно, чтобы я изменила своему намерению. Кроме того, мой новый друг, добрый старый философ, дал мне совет, который и вы одобрили, дорогой граф, хотя вы совсем не философ, а именно: несколько времени принимать, а не выезжать самой. Благодаря этому я до поры до времени избегну встречи с моим царственным родственником и смогу сделать строгий выбор знакомых в обществе. Я убеждена, что, так как мой дом будет хорошо поставлен, а положение мое достаточно необычно, у меня будет наплыв любопытных обоего пола, из которых каждый будет надеяться проникнуть в какую-нибудь тайну. Я уверена, что это меня очень позабавит.

И на вопрос графа, долго ли продолжится изгнание индийского тигра, Адриенна отвечала:

— Принимая почти всех из того общества, куда вы его введете, я услышу о нем массу различных суждений, и это будет очень любопытно. Если некоторые мужчины будут его хвалить, а женщины — сильно порицать, я буду довольна… Словом, составляя мнение по этим рассказам, отделяя истину от вымысла, — доверьтесь моему благоразумию, — я сокращу или продолжу срок, как вы говорите, изгнания.

Таково было решение мадемуазель де Кардовилль относительно Джальмы в тот самый день, когда ей пришлось очутиться с Флориной в доме, где жил принц. Она совсем не хотела видеть его раньше, чем через несколько месяцев.

………

Долго раздумывая о судьбе и надеждах своего сердца, Адриенна впала в глубокую задумчивость. Очаровательное создание, полное жизни, силы и молодости, она вздохнула, закинула за голову прелестные руки и несколько минут лежала, казалось, совершенно разбитая и обессиленная… Неподвижная под легкой белой тканью покрывала, Адриенна была похожа на чудную статую, засыпанную легким слоем снега… Но вот внезапно молодая девушка села на кровати, провела рукой по лбу и быстро дернула сонетку. При первом серебристом звуке колокольчика обе двери отворились. Жоржетта появилась на пороге туалетной комнаты, откуда с веселым лаем выскочила Резвушка, маленькая черная с рыжим собачка в золотом ошейнике.

Геба стояла в дверях ванной комнаты. Внутри этой комнаты, освещенной сверху, виднелась на зеленом с золотом ковре из мягкой кордуанской кожи[414] громадная хрустальная ванна в форме удлиненной раковины[415]. Единственные три спайки этого смелого шедевра исчезали под изящными изгибами высоких тростников, вычеканенных из серебра, которые тянулись вверх от широкого — тоже из чеканного серебра — постамента ванны, изображавшего детей и дельфинов, играющих среди настоящих коралловых ветвей и лазурных раковин. Ничто не могло больше радовать взор, чем эти пурпурные ветви и голубые раковины на матовом дне, инкрустированном серебром. Из ванны от душистой, теплой воды вился легкий ароматный пар, ворвавшийся легким туманом и в спальню.

При виде изящной, кокетливо одетой Гебы, державшей в обнаженных пухлых руках длинный пеньюар, Адриенна спросила:

— А где же Флорина, дитя мое?

— Часа два тому назад ее вызвали по спешному делу, и она еще не возвращалась.

— Кто же ее вызвал?

— Молодая особа, служащая у вас секретарем… Она выходила сегодня очень рано и, вернувшись, позвала к себе Флорину, и та все еще у нее.

— Вероятно, отсутствие это связано с каким-нибудь спешным делом у моего ангельского министра пособий и милостыни! — сказала, улыбаясь, Адриенна, подумав о Горбунье.

Она сделала знак Гебе подойти к кровати.

………

Часа через два, окончив свой туалет, по обыкновению на редкость изящный, Адриенна отослала прислужниц и попросила к себе Горбунью.

Молодая швея стремительно вошла в комнату. Ее лицо было расстроено и бледно, и она дрожащим голосом сказала Адриенне:

— Ах, мадемуазель Адриенна… предчувствия меня не обманули… вам изменяют…

— Какие предчувствия, дитя мое? — спросила с удивлением м-ль де Кардовилль. — Кто мне изменяет?

— Господин Роден!.. — отвечала Горбунья.

VII

Сомнения

Услыхав это обвинение, Адриенна с еще большим удивлением взглянула на Горбунью.

Прежде чем описывать эту сцену, мы должны сказать, что Горбунья рассталась со своим бедным нарядом и была одета в черное платье, очень простое, но сшитое с большим вкусом. Грустный цвет платья, казалось, говорил об отказе Горбуньи от человеческой суетности, о вечном трауре ее сердца и суровых обязанностях, которые она на себя приняла, предавшись заботе об обездоленных. Белый отложной воротничок[416] и маленький газовый чепчик с серыми лентами[417] оживляли этот туалет. Ее прелестные каштановые волосы обрамляли задумчивое лицо с кроткими голубыми глазами, а длинные, гибкие руки, предохраняемые теперь от холода перчатками[418], отличались-почти прозрачной белизной вместо прежней синевы.

Взволнованное лицо Горбуньи выражало живейшую тревогу. Мадемуазель де Кардовилль воскликнула в крайнем изумлении:

— Что вы говорите?

— Господин Роден вам изменяет, мадемуазель!

— Он… это невозможно!

— О! меня не обманули предчувствия!

— Ваши предчувствия?

— Да! В первый раз, когда я увидала г-на Родена, я невольно испугалась… мое сердце болезненно сжалось… и я почувствовала страх… страх за вас, мадемуазель!

— За меня? — сказала Адриенна. — Почему же вы не боялись за себя, мой бедный друг?

— Не знаю… это был какой-то непобедимый страх, и я не могла от него отделаться, несмотря на расположение, выказанное господином Роденом моей сестре… Он меня все еще пугал!

— Странно… Я лучше, чем кто-либо другой, могу понять инстинктивное чувство симпатии или отвращения… Но в данном случае… Наконец… — сказала Адриенна, подумав, — оставим это… Скажите мне, каким образом сегодня ваши подозрения перешли в уверенность?

— Вчера я пошла отнести моей сестре Сефизе пособие, доставленное Роденом от какой-то сострадательной особы… Не застав Сефизы у подруги, у которой она живет… я просила привратницу предупредить сестру, что приду к ней сегодня утром… что я и сделала… Извините меня за некоторые подробности… они