начале 1970-х годов, к вопросу о том, отвечает ли контроль над вооружениями и взаимное ограничение вооружений ее интересам. Эта борьба была решена в начале 1970-х годов в пользу контроля над вооружениями. В начале и середине 1980-х годов вопрос в Москве заключался в том, существует ли реальная перспектива заинтересованности США в ограничении вооружений на взаимовыгодной основе. Серьезные сомнения вызывала не целесообразность контроля над вооружениями, а его достижимость с учетом американской позиции.

Учитывая неопределенность перспектив эффективного ограничения вооружений, вопрос о военных потребностях в условиях обострения конкуренции вооружений приобрел особое значение. Решения, принятые в ходе одиннадцатого пятилетнего плана, охватывающего период 1981-85 годов, внесли изменения в первоначальный план, разработанный в конце 1970-х годов, исходя из надежд на продолжение процесса SALT и продолжение поэтапных ограничений, выходящих за рамки Договора SALT II. Но это были специальные корректировки, и многие вопросы остались нерешенными. Более того, шаткими были не только оставшиеся ограничения Временного соглашения по ДЗОЛТ I и Договора по ДЗОЛТ II, но и Договор по ПРО и вся перспектива взаимного контроля над вооружениями. Принятые в 198.5 году решения по двенадцатому пятилетнему плану на 1986-91 годы и в конце 1980-х годов по запланированному тринадцатому на 1991-96 годы, таким образом, вызвали интенсивное рассмотрение и дебаты, повлияв на сочетание экономических, военных, внешнеполитических и внутриполитических интересов и конкурирующих требований.

Несмотря на огромное наращивание военного потенциала Рейгана в первой половине 1980-х годов и угрозу американской СОИ, советские расходы на оборону с 1985 по 1988 год оставались примерно постоянными как доля советского валового национального продукта (ВНП). С 1989 по 1991 год, когда у Горбачева появилась политическая возможность сделать это, советские военные расходы и закупки были резко сокращены. Американский импульс к гонке вооружений и еще большее внутреннее влияние советского военно-промышленного комплекса удержали советские расходы от более раннего сокращения, но не привели к соответствующему увеличению. Когда советские лидеры в середине 1980-х годов обдумывали возможные требования к будущему развертыванию американской стратегической противоракетной обороны, они приняли решение об асимметричном, а не соответствующем ответе. Но даже это должно было произойти только в случае фактического развертывания американской ПРО. Характер контрмер будет зависеть от точного характера американской программы развертывания. Но по мере продвижения 1980-х годов SDI все меньше и меньше казалась способной создать развертываемую систему обороны.

 

Если в 1980-е годы руководители США искренне опасались возникновения ситуации, в которой им пришлось бы увеличить расходы на противодействие американской стратегической противоракетной обороне, то теперь эта перспектива и эта обеспокоенность уменьшились. Более того, условный будущий характер любого ответа, а также его асимметричный характер нейтрализовали и предотвратили тяжелое бремя для советского оборонного бюджета и экономики, которого ожидали и к которому стремились Соединенные Штаты.

В ретроспективе очевидно, что Соединенные Штаты слишком полагались на сдерживание и запугивание в контроле над вооружениями. Советское руководство не рассматривало никаких действий, которые сдерживало наращивание американских вооружений. Советские лидеры в первой половине 1980-х годов также не были запуганы до каких-либо политических, военных уступок или уступок в области контроля над вооружениями из-за американской политики переговоров с позиции силы. То, что таково было намерение американского руководства, не было секретом. Например, в речи, в которой он представил SDI, президент Рейган хвастался, что будет вести переговоры о сокращении стратегических вооружений с "позиции силы", основанной на усилении стратегических сил. Аналогично, государственный секретарь Джордж Шульц говорил о том, что он и президент Рейган были "полны решимости заставить американскую силу служить делу серьезных переговоров от имени американских интересов".

Конечно, в конце 1980-х годов советское руководство при Горбачеве действительно пошло на уступки многим жестким американским позициям на переговорах по сокращению вооружений: оно согласилось не более чем на одностороннее подтверждение Договора по ПРО в его ограничительной интерпретации, уступило по многим пунктам на переговорах по сокращению стратегических вооружений (СНВ), чтобы добиться согласия, и приняло односторонний нулевой вариант Договора по ядерным силам средней дальности (ЯСМД). Эти примеры часто приводились как примеры советской капитуляции перед американской твердостью в переговорах и переговорах с позиции силы, основанной на наращивании военного потенциала, с которым Советский Союз не мог сравниться. Однако если лидеры Савьета не хотели такого исхода, они не были вынуждены его принимать; они могли просто обойтись без этих соглашений о контроле над вооружениями. Более того, они не просто уступили жесткой американской позиции. Горбачев неоднократно брал на себя инициативу пойти дальше американских позиций, пойти на большие жертвы советских военных преимуществ, чем те, к которым призывали Соединенные Штаты, как в односторонних действиях, так и подталкивая Соединенные Штаты пойти дальше в переговорах. Он использовал раннюю пропагандистскую позицию Рейгана о нулевом уровне ракет INF, а не уступил ей (и добавил второй ноль для ракет INF меньшей дальности, хотя и там Советский Союз должен был уничтожить гораздо большее количество оружия). Горбачев был готов принять и даже добиваться уменьшения веса СССР в балансе военных сил, потому что он не отстаивал более широкие политические и даже исторические выгоды от преодоления гонки вооружений "действие-реакция", независимо от того, преследовало ли соревнование вооружений стратегические преимущества .или просто обеспечивало стратегический баланс сдерживания. Он стремился не к взаимному сдерживанию, а к взаимным гарантиям. Целью Илиса было прекращение гонки вооружений и породившей ее холодной войны, а не просто стабилизация вечного баланса сдерживания (и тем более не стремление к призрачному стратегическому превосходству).

Наконец, поскольку советские лидеры рассматривали американскую политику как направленную на оспаривание легитимности советской системы и подрыв советского правления внутри страны и гегемонии в социалистическом содружестве (советском блоке), они были склонны занять твердую и жесткую линию в ответ. Москва считала, что именно это и было целью администрации Рейгана. Однако в советском истеблишменте существовали разногласия по поводу способности администрации Рейгана эффективно проводить этот курс.

Несмотря на свои долгосрочные идеологические ожидания, советские лидеры в 1980-х годах не стремились к созданию новой волны перемен в мире. Тем более они не хотели посвящать свои собственные ресурсы, престиж и безопасность подобным начинаниям. Таким образом, советские лидеры в значительной степени оставались в реактивной и оборонительной позиции в отношениях с Соединенными Штатами, хотя они стремились представить себя - и даже увидеть себя - держащими инициативу и ожидающими, пока Соединенные Штаты придут в себя. Эта реактивная позиция характеризовала советское, а в данном случае и американское, взаимодействие по всему миру в 1980-х годах, когда две державы боролись за влияние в третьем мире, в Европе и в отношениях с Китаем.

1984 и 1985 годы были переходными от возобновленной