Как учит вас изложенный пример,

В любви нет места вере,

Верьте только мне.

Намек на декламацию поэмы можно усмотреть и в одном из шутливых авторских отступлений:

И если в зале сем коварству место есть,

То и коварные любовники найдутся.

В общем, текст поэмы дает нам твердые основания считать Чосера любимым поэтом королевского дома.

Точная дата создания поэмы неизвестна, но косвенные свидетельства указывают на время между написанием “Троила и Хризеиды” и “Кентерберийских рассказов”.

Идеей поэмы Чосер словно бы намеревается искупить грех описания неверности Хризеиды в более ранней его поэме. “Кентерберийские рассказы” предвосхищены здесь использованием десятисложного куплета, которым Чосер манипулирует с уверенностью и изяществом, которые являлись потом недосягаемым образцом для поколений английских поэтов; форма эта идеально подходит как для передачи энергичной разговорной речи, так и для воспроизведения прихотливой ритмики внутренних монологов. Соединение многих разнородных легенд под рубрикой единой темы также является доказательством врожденной склонности Чосера к многоголосью и разнообразию, лежащей в основе его творческой манеры. Как и “Кентерберийские рассказы”, содержащие множество повествований от разных лиц, так и “Легенда о Добрых женах” есть сборник, объединяющий самый разнообразный материал – от мифа о Филомеле до более чувственной и сладострастной истории Клеопатры. Все они заключены в единую рамку: старые истории в новом обрамлении, что изобличает сходство с другими артефактами того же периода, такими как Евангелия, привычный текст которых вновь и вновь воспроизводили и иллюстрировали средневековые писцы. К тому же Чосера, видимо, увлекала возможность впутать в сюжет новые детали и, дав новые подробности внутри единой сети, сделать нечто, сходное со старинным англосаксонским плетением. Разнообразны здесь не только сюжеты легенд, но и детали, и частности – возвышенный плач вдруг прерывается непосредственным обращением:

Ты проиграл, Ясон! Погибель ждет тебя.

А в скрупулезно соблюдаемую последовательность рассказа вклинивается отступление – досадливый отзыв о предшественниках:

А тот, кто хочет знать о спутниках его,

Пусть обратится к скучным Аргонавтам[18].

Как и два его великих последователя, Чарльз Диккенс и Вильям Шекспир, Чосер умеет с легкостью, в пределах одной фразы или строфы, переходить от стиля высокой трагедии к самому низменному комизму, не теряя ни нити повествования, ни полного контроля над ним. Он великий мастер неоднородности, стиля, который Диккенс называл “беконом с прожилками”.

Нигде это качество не проявляется столь явно, как в прологе “Легенды о Добрых женах”. Пролог сохранился в двух вариантах, обычно именуемых “вариантом F” и “вариантом д”. Последний, по-видимому, был написан после смерти королевы Анны, последовавшей летом 1394 года: из текста, должно быть, из уважения к трауру короля, убраны все упоминания имени королевы, “миледи” превращаются в “Альцесту”. Смерть супруги так тяжело отразилась на короле и повергла его в такую скорбь, что он даже приказал разрушить замок Шин, в его сознании связанный с супружеским счастьем так тесно, что отныне он не в силах был лицезреть этот замок. Чосер, по-видимому, тоже скорбел о королеве. Высказывалось предположение, что бросить работу над “Ленедой”, его заставило именно известие о ее смерти. Несомненно, что он присутствовал и на похоронах.

И все же в позднейшем варианте фигурирует образ лилии – fleur de lis – как символическое восхваление нового брака короля с принцессой Изабеллой Французской. Дата создания позднейшего варианта заставляет предположить, что Чосер вновь вернулся к поэме гораздо позже начала работы над “Кентерберийскими рассказами”; факт, что поэма так и осталась неоконченной, указывает на то, что она долгие годы продолжала лежать на его рабочем столе. Текст поэмы содержит обещание писать по легенде в год, таким образом, поэме надлежало оставаться незаконченной, до самой смерти поэта.

Пролог поэмы примечателен и тем, что является непосредственной завязкой сюжета. Поэт выступает в нем как один из протагонистов, обязанный предстать перед судом бога любви. Вновь Чосер изображает себя несколько придурковатым и малодушным увальнем, не умеющим держать ответ за свои слова. Но за него вступается Альцеста, богиня любви:

Он лишь поэт, а смысл и тема

Не так важны ему,

По этой-то причине он пишет то

“Троила с Хризеидою”,

А то “Роман о Розе”, он наивен

И невиновен, ибо он

Не ведает того, что совершает.

Ему заказ дают, его он выполняет.

Последние строки указывают на то, что перевод “Романа о Розе”, как и создание “Троила и Хризеиды” были Чосеру заказаны. Подтверждений такому предположению мы не имеем и можем расценить подобные слова как шутку, но тем не менее они дают ключ к пониманию обстановки, в которой творил Чосер, – тему и сюжет он не всегда выбирал по собственной воле; как и прочие придворные, он и здесь обязан был повиноваться приказу, работая над тем, что было признано значимым не им, а другими. Нелишне отметить и то, что, всячески расписываясь в прологе в собственной несостоятельности, он ухитряется приковать всеобщее внимание и к произведениям своим, и ко всей своей поэтической деятельности без малейшего оттенка саморекламирования. Здесь также проявилось его искусство дипломата. Летом 1387 года проявить это искусство ему пришлось более непосредственным образом. По велению короля он был отправлен в Кале, где перемещался в сопровождении командующего. Цель этой миссии нам неизвестна, но оставаться там продолжительное время Чосер не мог, так как уже в следующем месяце он находился в Дарт-форде, где выступал в качестве судьи на расследовании дела Изабеллы Холл, похищенной ее мужем Джоном Лордингом из Чизилхерста, от ее опекуна Томаса Карсхилла. Однако похищение это явилось актом спасения ее от предыдущего похитителя, которым был ее опекун. Разбирательство это весьма занимало тогда умы, а бесконечно повторяющаяся на слушании фраза “rapuerunt et abduxerunt”[19]могла пробуждать у Чосера память о другом расследовании, касавшемся его лично.

В это время скончалась Филиппа Чосер. Неудивительно, что смерть женщины, о которой нам известно столь мало, можно вывести лишь по отсутствию записей о выдаче ей годовых выплат после 18 июня 1387 года. Вероятно, смерть настигла ее в доме сестры в Линкольншире, но обстоятельства смерти выяснить так и не удалось. О смерти жены Чосер никак и нигде не упоминает, если не считать двух стихотворений, где выражено его намерение не жениться вторично – “не попадать в капкан семейных уз”. По всей видимости, о брачной жизни он был невысокого мнения. Однако своим присутствием в жизни Чосера Филиппа оказала на него влияние достаточно долговременное и прочное. Некоторые из эпизодов “Кентерберийских рассказов” отныне классифицируются как “брачные истории”; в частности, в рассказах Франклина и Купца речь идет о борьбе супругов за главенство в семье, так называемом “maistrie”. Тема эта постоянно тревожила Чосера, и, несмотря на частое, если не постоянное, проживание четы Чосеров врозь, исходной точкой этой тревоги явились отношения с Филиппой.