– По ним это видно, – согласилась Джулия.

Действительно, выражения лиц на портретах, казалось, едва заметно изменились. Глаза, прежде безучастные, теперь горели чем-то похожим на ужас, а поджатые губы, до этого вытянутые в тонкие прямые линии, отчетливо выгнулись уголками вниз.

– Да, предки просто в шоке, – печально повторила Тэлли. – И те, кто внизу, страдают, ну а тем, кто в Длинной галерее, нужна помощь психиатра. Понимаешь, они ближе к эпицентру шума. Но дело не только в крике. Мамочка, придирчиво изучив весь «Маллионз» с позиции фэн-шуй,[19] решила, что бронзовая люстра в гостиной является носителем дурного ци.

Джейн изумленно уставилась на нее.

– И что, теперь миссис Ормондройд протирает ее от пыли вдвое чаще?

Тэлли строго взглянула на подругу.

– Знаешь, Джейн, честное слово, тут не до шуток. Поверь мне, в этом нет ничего забавного.

Джейн решительно сдержала стремящиеся изогнуться в улыбке губы.

– А что такое «дурное ци»? – спросила она, стараясь изо всех сил не затрясти плечами.

Удалось ей это плохо, потому что плечи все равно дрожали, если не от смеха, то от холода. Какой бы благодатной ни стояла погода на улице, в «Маллионзе» царил вечный холод.

– По-моему, это что-то приносящее неприятности, – объяснила Тэлли. – Так или иначе, мамочка сняла люстру и повесила на ее место отвратительную старую высушенную шкуру бизона, воняющую прокисшим сыром и смотрящуюся ужасно на фоне творений Гиббона.[20] Но хуже всего пришлось спальне. Мамочка вытащила кровать восемнадцатого века, в которой спала королева Виктория, заменив ее каким-то поленом, которое должно нейтрализовать отрицательную энергию, исходящую от хаоса красок на коврах семнадцатого века работы мануфактуры братьев Гобелен.

Джейн заморгала. Тэлли права. Это не забавно. Это просто безудержно смешно. Уголки ее губ снова задрожали.

– Но, по крайней мере, парильня в розарии так и не построена, – постаралась утешить она подругу.

– Да, но только потому, что мамочка и Большой Рог собираются поставить вигвам в цветнике, – вздохнула Тэлли. – К тому же Большой Рог вытоптал лужайку во время своих ритуальных танцев на рассвете. От всех телефонов в доме воняет мамочкиными маслами, которыми она вымазана с ног до головы, а миссис Ормондройд их на дух не переносит. А когда позавчера мамочка разбила пылесос, миссис Ормондройд пришла сказать ей о том, что уходит на другое место. К счастью, в самый критический момент появился Большой Рог в своем трепещущем переднике, и она передумала.

– О, а что делала с пылесосом Джулия? – с искренним любопытством спросила Джейн. – По-моему, твоя мать не знает, что это такое, не говоря о том, как с ним обращаться.

– Она пыталась с помощью пылесоса создать себе ауру – это что-то вроде духовной силы, окружающей человека, которая очищает душу от грязи.

– Любопытно, чистить пылесосом душу, – сказала Джейн, испугавшись, что если она промолчит, то разразится хохотом.

Теперь было очевидно, как тяжело приходилось Тэлли. На этот раз, похоже, Джулия спятила окончательно и бесповоротно.

– Да, но только пылесборный мешок лопнул, и грязи на мамочке оказалось гораздо больше, чем было до этого, – сказала Тэлли. – Зато она нашла контактные линзы, которые потеряла еще в конце семидесятых.

Наверху послышался какой-то шелест, сопровождаемый слабым позвякиванием колокольчиков. Подняв взгляд, Джейн изумленно ахнула:

– Джулия?

Ничто не могло более разительно отличаться от прежней безукоризненно одетой, холеной леди Джулии, чем пара сверкающих глаз, уставившихся на Джейн с загорелого, морщинистого и совершенно лишенного косметики лица. Всклокоченные волосы Джулии выглядели так, словно ее только что протащили сквозь густые заросли сначала в одну, а затем в другую сторону. Для большего сходства в них запуталось изрядное количество листвы.

Только голос Джулии остался неизменным – в нем было больше битого стекла, чем на заводе в Уотерфорде. Судя по всему, нескольким месяцам Новой жизни не удалось справиться с врожденным сознанием Богатства.

– Джейн, дорогая! – воскликнула Джулия, спускаясь по лестнице в облаке развевающихся белых тканей. – Так это была ты!

– Что вы имеете в виду? – спросила Джейн, оглушенная приторным запахом ароматических масел, опережающим Джулию.

Смущенная Тэлли делала матери какие-то знаки, но Джулия не обращала на них никакого внимания. Ее пристальный взгляд был устремлен на Джейн, и та почувствовала себя неловко.

– Вчера ночью, изучая звездные карты, я заметила, что Меркурий находится в противостоянии с Венерой, – драматическим голосом выдохнула Джулия. – Я почувствовала в воздухе предвестие эмоциональных перемен! Так это была ты!

Она потрепала Джейн по щеке, и у той мороз по коже пробежал.

– Понятно, – смущенно ответила Джейн. А как еще можно ответить на подобное приветствие? – Ну… я очень рада вас видеть, Джулия. Вы выглядите прекрасно.

– Я чувствую себя прекрасно! – поправила ее Джулия, хлопая в ладоши в экстазе. – Никогда прежде я так себя не чувствовала. Вся моя жизнь была пустой и бессмысленной, но теперь она наполнена истиной и непредсказуемостью. Будешь обедать с нами? – уточнила она.

– Видите ли… – начала уклончиво Джейн, вспоминая про зеленые бобы.

– Мы как раз собирались уходить, – поспешила ей на помощь Тэлли.

– Очень хорошо, – рассеянно бросила Джулия. – А теперь прошу меня извинить; у меня на сегодня намечено много дел. Мистер Питерс очень обеспокоен тем, что уже давно не было дождя и его розы могут засохнуть. Поэтому мы с Большим Рогом собираемся обратиться к Великой богине Земли и передать ей просьбу мистера Питерса. Нам предстоит совершить церемонию призыва дождя.

Шелестя пышными одеждами, она прошествовала мимо девушек.

– Теперь ты понимаешь, что я имела в виду? – удрученно спросила Тэлли.

Джейн обняла подругу за плечи.

– Пойдем перекусим в «Мрак», – предложила она, подталкивая Тэлли к двери.

Местный трактир «Рак и слон», перекрещенный Пирсом в «Мрак и стон» из-за царящей в этом заведении погребальной викторианской атмосферы, являлся идеальным лекарством от депрессии. Как плохо ни чувствовал себя человек, у него невольно поднималось настроение при виде вытянутых унылых физиономий завсегдатаев, грустящих у стойки.

Подруги ехали молча. «Ситроен» трясся и подпрыгивал на ухабистой дороге. Когда они объехали пруд, Джейн оглянулась на «Маллионз». В мягком вечернем свете возвышающийся за водной гладью дом, казалось, безмятежно парил над перламутровой поверхностью. Розоватая рама в обеденном зале, подобранная на развалинах соседнего монастыря, весело сверкнула в лучах солнца, упавших на древние переплеты; эркер у входной двери радостно сиял стеклами. Каменная балюстрада эпохи короля Георга, окаймляющая террасу перед домом, извивалась вдоль стены, а на фоне ярко-синего неба четко вырисовывались золоченые шпили и башенки. На расстоянии замок выглядел символом могущества и власти землевладельческой знати. Взглянув на него со стороны, никто бы не заподозрил, что древнее строение разрушается и его нищие обитатели, чьи предки жили здесь на протяжении четырех столетий, вынуждены выставить на продажу свое родовое гнездо. Никто, подумала Джейн, не заподозрил бы, что в доме живет настоящий индеец, не говоря про увлекшуюся новыми веяниями хозяйку. Унылое молчание продолжалось до тех пор, пока «Ситроен» не проехал мимо таблички «Продается».