— Жадный, как черт, прости Господи! На всем готовом жил, а как собираться стал, даже духи — на донышке оставались — забрал… Скопидом!

Последнего сожителя она изгнала, когда ей было под семьдесят. В тот год как раз родилась Дашка. Бабушка Дуня специально примчалась из Егорьевска. Но тут Людмила Константиновна и Зинаида Ивановна проявили бдительность и перехватили злоумышленницу, вызвавшуюся погулять с внучкой, чуть ли не на автобусной остановке. Крестили Дашку через много лет, одновременно с Катей.

Жена решила креститься неожиданно, сразу после истории с великим Вадимом Семеновичем. Тогда все повалили в церковь — и даже бывшие обкомовские вожди норовили отстоять всенощную, держа в руках свечки на манер вилки с маринованным закусочным грибочком. Крестили сразу человек по десять, без купели, с помощью обрызгивания. Замотанный батюшка, собрав новообращенных в кружок, наставлял их усталой скороговоркой, как курортный инструктор по плаванию, напутствующий отдыхающих перед первым выходом на пляж. Крестик, который Башмаков привез Кате из-за границы еще в райкомовские времена, не подошел, ибо ступни у католического Иисуса скрещены и пробиты одним гвоздем, а у православного — рядком и на двух гвоздочках. Катя дунула-плюнула на происки сатаны, подразумевая, очевидно, Вадима Семеновича, и получила крестильное имя Александра. Во время таинства Башмаков стоял в толпе воцерковленных дачников в притворе, наблюдал все издали, через головы. Храм был сельский, тесный и располагался неподалеку от тестевой дачи. В мае поехали на сельхозработы к вдовствующей Зинаиде Ивановне, покопали, а заодно и окрестились.

Дашка выскочила на паперть радостная.

— А ты знаешь, что значит «Дарья»? — спросила дочь.

— Нет.

— Сильная! — Дашка раскрыла брошюрку, купленную в храме. — А знаешь, что означает «Катерина»?

— Что?

— Всегда чистая и непорочная.

— Всегда? — Башмаков чуть заметно усмехнулся. — А что означает «Олег»?

— Ничего не означает. Просто — Олег… — удивленно сообщила Дашка.

— Странно. А Игнатий?

Дочь стала снова листать брошюрку и выронила вложенные в нее крестильные корочки.

— Дай мне удостоверения, а то потеряешь! — потребовала Катя.

— Не дам. Игнатий значит «не родившийся»…

— Как это — не родившийся? — оторопел Башмаков.

— Дарья, дай сюда удостоверения! — строго повторила жена. — Дай сейчас же — я спрячу!

И спрятала. Дашка, когда уезжала во Владивосток, весь дом перерыла — искала, чтобы увезти с собой. Нашла между книжек — и свое, и материно. Но Катя совершенно не обрадовалась, а молча сунула картонку с большой печатью приходского совета Благовещенской церкви в коробку с семейными документами.

Эскейпер положил крестильное удостоверение в Катину кучку и взял в руки альдебаранскую фотографию. На снимке он был мрачен, вероятно, еще не отошел от скандала с черной икрой. А может, напротив, уже проникся новой ответственностью, ведь научно-производственное объединение «Старт» занималось космосом, а точнее, разрабатывало достойный ответ американцам с их чертовыми «звездными войнами».

В первый же день Башмакова вызвал к себе начальник отдела Викентьев, по прозвищу Уби Ван Коноби — седой сухощавый человек с движениями спортивного пенсионера. Его кабинет был увешан дипломами победителя соревнований по настольному теннису, а на самом видном месте, под портретом Циолковского, располагалась большая фотография: Викентьев, одетый в трусы и майку, размазанно-резким движением проводит свой коронный «гас».

— Очень, голубчик, рад! Вас, Олег э-э… Трудович, — он глянул в бумажку, лежавшую перед ним, и улыбнулся, — Михаил Степанович рекомендовал мне как очень исполнительного и знающего организатора.

Михаилом Степановичем звали заместителя директора НПО Докукина. В недавнем прошлом Докукин заведовал отделом науки и вузов Краснопролетарского райкома партии и хорошо знал Башмакова. Самого его «ушли» с партийной работы за развод, но по старой памяти он продолжал пристально следить за происходящим в районе, вероятно, в душе надеясь на возвращение. Конечно же, он не мог не заметить икорного происшествия с Башмаковым. Из чувства солидарности, которое всегда сближает обиженных по службе, Докукин позвонил Олегу и предложил ему место зама в отделе Викентьева. Когда Башмаков уже работал в «Альдебаране», Михаил Степанович женился во второй раз — на уборщице, тихой, как библиотечная мышь, матери-одиночке, наводившей по вечерам порядок в его кабинете. Докукин по райкомовской привычке часто засиживался допоздна, она приносила ему чай-бутерброды — так у них потихоньку и сладилось…

— Ну а чем, голубчик, вы у нас раньше занимались? — продолжал расспрашивать Башмакова его новый начальник.

— Я окончил МВТУ. Энергомаш. Диплом писал…

— Да нет же, — с мягким недовольством оборвал Викентьев. — В райкоме-то вы чем занимались?

— Был заведующим орготделом.

— Ага, это значит… — он сделал руками такое движение, словно заключил неорганизованное пространство в невидимую форму, — значит, организовывали?

— Ну да.

— Любопытственно! В последнее время у нас участились случаи опоздания на работу. Заместитель по режиму жаловался. Потом, знаете, второй год никак не сдадим соцобязательства. Тоже ругаются. Ну а с наглядной агитацией просто катастрофа какая-то! Ходила тут комиссия от вас, из райкома, опять же бранились… Ну, вы сами знаете, что мне вам рассказывать. Вы уж озаботьтесь, голубчик!

— Виктор Сергеевич, я рассчитывал… — залепетал Башмаков.

— Эх, Олег… — Викентьев снова заглянул в бумажку, — Трудович, считайте себя пока работником героического тыла. А на передний край науки еще успеется. Договорились? И не забудьте о досуге коллектива. Ну, театры, концерты, выставки… И конечно же, спорт! Я вас прошу!

Вскоре стены лабораторий покрылись, как цветной плесенью, всевозможной наглядной агитацией, включая большой стенд «Ленин и космос». Роскошно переплетенные соцобязательства вызвали буйный восторг секретаря институтского парткома Волобуева. Прошли шахматный и теннисный турниры, а также соревнования по преферансу: в двух последних состязаниях победил Викентьев. А дети сотрудников стали регулярно посещать кукольный театр — тут по старой памяти помогла брошенная кукловодка. Она к тому времени успела выйти за главного режиссера, сверстника Сергея Образцова, но сохранила теплые воспоминания о Башмакове и их недолгом романе. Оставленные женщины почему-то зла на Олега Трудовича не держали. И только Катя после той памятной истории с выносом дивана сказала однажды:

— Если бы ты от меня тогда ушел, я бы ненавидела тебя до самой смерти. И Дашку научила бы тебя ненавидеть! И Дашкиных детей…

Атмосфера в отделе царила шутливо-академическая. Тут-то Олег хлебнул лиха со своим необычным отчеством. В первый же день, представляя его коллективу, Викентьев невольно улыбнулся, произнеся «Трудович». А лабораторный остроумец Каракозин, по прозвищу Рыцарь Джедай, тут же поинтересовался: