дверь рисунки с отрубленными головами и выколотыми глазами. Издевается над моей дочкой! Я писал графам Старого двора и Стрельцовых башен, чтобы они и не думали поднимать бунт против Теабрана, но… для некоторых, как оказалось, клятва верности не является пустым звуком. Если бы вы только знали, как я боюсь за Ясну. Боги, если бы вы только знали… Она всё, что у меня осталось.

– У вас есть ещё королева, – нахмурился Крайст.

– Суаве у меня никогда не было. А теперь в её глазах я вообще чудовище. Она говорит, что я виновен в смерти Вечеры, и она права. Во всём, что случилось, моя вина, потому что я не король и никогда не должен был им становиться.

– Что ж, нам теперь уйти и преклонить колено перед ублюдком Петры, как её там, которую по пьяни обрюхатил Золотой Щит?! – Бэйн с негодованием посмотрел на короля, который в безнадёге своей и самобичевании превратился в тень ещё менее реальную, чем те, что отбрасывали на стену стоящие на столе вырезанные деревянные фигурки.

– Если вы хотите, вы можете покинуть Грот, я не буду против, – опустошённым тихим голосом ответил Осе. В полумраке пещеры его глаза, потерявшие живой блеск, походили на два тоннеля, в глубине которых таилось такое бескрайнее отчаяние, что даже видавшим всякие ужасы в этой жизни присутствующим в комнате кирасирам стало не по себе.

Все обескураженно замолчали и уставились на короля, будто ослышавшись. Даже Халис перестала протирать дырку в стене и застыла с прижатой к каменному выступу тряпкой.

– Да, вам не послышалось, – так же тихо повторил король. – Я так решил. Если вы хотите, вы можете уйти, я не буду вас ни удерживать, ни обвинять в предательстве. Я освобождаю вас от кирасирской клятвы, данной мне когда-то. Отныне вы можете вернуться в Паденброг и присягнуть Теабрану. Если нужно, я напишу каждому из вас указ, который вы сможете предъявить новому королю.

Кирасиры недоуменно переглянулись.

– Халис, – Крайст повернул голову к эллари, – Халис, милая, оторвись, пожалуйста, от стены и принеси нашему королю выпить этой своей настойки на хмеле и мху. Из-за треклятой духоты он начал нести всякую чушь.

– Нет, это лишнее, – поспешил остудить его пыл Осе.

– Да как же так?

– Я настаиваю. Такова моя последняя королевская воля.

– Извините за бестактность, мой король, – Крайст облокотился обеими руками на стол, – но ваша последняя воля будет тогда, когда вы будете лежать на смертном одре, а пока что извольте, но лично я вас ослушаюсь. Мы верны нашему королю Огасовару всегда и во всём. Перед лицом триумфа и краха, в упадке и в возрождении. Наше сердце с вами, наша отвага с вами, наши мечи с вами. Сталью и кровью – мы ваша армия, мы – кирасиры. Кирасиры нашего короля, мы никуда не уйдём.

– Я тоже, – поддержал своего командира Малой, перестав ковырять ножиком упругий хрящик. – Я никуда не уйду. Я тоже клятву давал.

– И я, – шмыгнул носом Бэйн, как если бы ситуация не стоила и выеденного яйца, не выдержав хотя бы небольшую паузу, чтобы подчеркнуть торжественность момента.

Молчание.

Бэйн пнул под столом табуретку, та стукнулась о ногу Даннигерда. Крайст, Малой и Бэйн многозначительно посмотрели на четвёртого кирасира.

Он уже было открыл рот, но вдруг осёкся.

– Вы не шутите? – спросил он, обернувшись к королю. – Я имею в виду указ. Я смогу просто уйти?

– Да, я не шучу, – лицо Осе оставалось таким же спокойным и уставшим, как и минуту назад, будто согласие одного из охранников покинуть своего короля никоим образом не ранило его и не удивило. – Я напишу его после ужина, а потом ты можешь покинуть Грот.

– И… И без последствий?

– Я уже сказал, что вы все свободны, – ответил король без какой-либо злобы. – И если ты хочешь покинуть это место, я не буду противиться.

– Да, я хотел бы покинуть Грот, – кивнул Даннигерд.

– Тогда у тебя есть ещё пара часов, чтобы попрощаться.

Вечером, когда солнце уже скрылось за горизонтом и на небе начали проступать первые звёзды, король сдержал обещание и написал указ на имя Даннигерда об освобождении его от клятвы верности, скрепив бумагу печатью со своим гербом. Когда кирасир покидал Грот, было уже совсем темно. Он не стал утруждать себя прощанием с другими воинами и тем более с малограмотной Халис, которая вышла вместе с Осе на улицу перед его отбытием, не подошёл он даже к королеве, которой тоже когда-то клялся в верности, лишь чуть поклонился Осе, поправил на поясе чистенький ксифос, вскочил на Баюна и исчез во мраке ночи тихо, как тень ушедшего дня.

А на рассвете за холмом, где смотрительница Грота высадила свой огород, среди взрытых вдоль и поперек бычьими копытами грядок, растоптанных кабачков, побитых ксифосом кустов смородины и изрубленных кочанов капусты, на самом краю, у спуска, эллари обнаружила тело.

Покойник лежал лицом вниз в сырой земле недалеко от места, где им напоследок было оставлено вандальское послание верным клятве обитателям Грота. Руки неуклюже вывернуты под неестественным углом, один сапог спал и валялся недалеко, рядом с оторванным от подпруги стременем Баюна. В спине покойника торчало две стрелы с ярко-оранжевыми перьями лучехвоста на концах.

Даннигерд не покинул Грот, теперь он остался на своём посту навсегда.

Глава 6 Отравленное перо

Из неглубокой дремоты Четту вырвал грохот и пронзительный крик. Она вздрогнула и испуганно распахнула глаза. Травник, который графиня взяла у придворного лекаря накануне, лежал у её ног. Толстая книга в потрёпанном переплёте с металлическими углами, вся в заметках, алхимических значках и комментариях Фермина, только что шлёпнулась на мозаичный пол и раскрыла жёлтые страницы на главе об обеззараживающих настойках.

На Вилле де Валента было непривычно темно и тихо, не было слышно ни слуг, ни Лаэтана с Аэлис, чей смех обычно разносился по замку весёлым эхом круглые сутки, ни даже обычной для дворца нежной лютни местного придворного поэта.

Вопль повторился.

Четта не стала поднимать бесполезную книгу. Вместо этого она устало уронила лицо в ладони и заплакала. Рядом со шкатулкой с нюхательной солью стоял синий флакончик, закрытый золотой крышкой с печатью на нитке. Это была настойка лавандовых листьев, мяты и горнянки, которую в Кантамбрии использовали, чтобы успокоить нервное напряжение и быстро уснуть, но графине она уже не помогала – впрочем, как и остальные отвары, которые выдумывал мастер зелий для неё и её мужа.

Прошла минута, затем вторая.

В приоткрытую дверь залы перед покоями, где спал граф Монтонари, просунулась обёрнутая пёстрым платком головка Золотой Росы. Девочка тихо, словно мышка, на цыпочках подошла к своей хозяйке и тронула её за плечо. На её ноги, как на ноги всех, кто жил в замке, были надеты специальные туфли из нескольких слоев бархата на подошвах, который делал звуки шагов практически не слышными.

«Вам что-нибудь принести, ми сенья?» – показала немая девочка жестами и подняла упавший травник. Большие и добрые, как у котёнка, глаза внимательно смотрели на графиню в ожидании ответа, крошечные веснушки золотились на угольного цвета коже, как искорки.

– Нет, спасибо, – ответила Четта и промокнула глаза носовым платком, который достала из потайного кармана накидки. Растёрла и сжала виски. – Боги, как же у меня болит голова, – простонала она, шмыгнув носом. – Просто разрывается пополам…

Золотая Роса подошла к окну и как можно тише распахнула тяжёлые деревянные створки. В комнату ворвался свежий морской воздух, наполненный ароматами соли, пряностей и цветов. Альгарда уже давно проснулась и купалась в лучах тёплого солнца, радовалась новому дню и грядущему празднику Винья де Соль, что служило разительным контрастом скорбной обстановке, царящей внутри Виллы де Валента, погружённой во тьму и ожидание худшего.

Девочка подошла к столику у окна, налила в кубок вина и поднесла графине.

«Вы бы поспали», – показала Роса. Её личико выражало искреннюю озабоченность измождённым видом графини: «Вы бледная, круги вокруг глаз,