Но она отстраняется и выключает компьютер.

– Ты же знаешь, я не могу этого сделать, – говорит она, отчитывая его как ребенка. – Завтра мне нужно работать. И к тому же я только вернулась. В моей почте шестьдесят четыре непрочитанных письма, а еще два отчета, которые нужно написать перед отъездом. Самое раннее, когда я смогу куда-то отправиться, – завтра вечером. – Она целует его в щеку. – Зато утром мы сможем вдвоем поработать из дома.

Кенни проводит руками вдоль бедер, вытирая взмокшие ладони о шорты. Он взвинчен, его одолевает тревога. Он делает большой глоток пива и чувствует, как глаза его девушки пристально наблюдают за ним. Он пытается вести себя нормально. Он опускает пиво и выдавливает из себя улыбку.

– Без проблем, – соглашается он. – Уедем завтра вечером. Как насчет четырех? Устроим классный длинный уик-энд.

Она улыбается в ответ, и он видит, что ее сомнения рассеялись и все снова в порядке. Волна облегчения окатывает его. Они покинут город меньше чем через двадцать четыре часа, и он наконец выкинет Энни Тафт из своей головы.

Лорел

Жених Энни Тафт еще не ответил, а значит, есть время заняться материалами об убийстве ее матери. Лорел изучает статьи «Вестника Ладлоу», написанные спустя дни и месяцы после трагедии, внимательно просматривая по несколько раз каждую. Она так увлечена, что теряет счет времени, и когда приходит в себя, обнаруживает, что, кроме нее, в офисе никого не осталось, а солнце клонится к закату. Наслаждаясь тишиной и полумраком, Лорел ужинает несвежим попкорном, а когда небо окончательно темнеет, уходит, отчаявшись получить ответ от Скотта Хэнсона. Она надеется, что ее родители уже легли спать, но вернувшись домой, Лорел обнаруживает свою мать за кухонным столом – та раскладывает пасьянс.

Эта картина наполняет Лорел одновременно тоской и страхом. Ей жалко мать, жизнь которой выглядит такой одинокой, такой solitaire[7], несмотря на то что она замужем, несмотря на ее социальное положение и активную работу в различных комитетах. Но сильнее этой тоски страх Лорел – страх, что собственная жизнь станет точно такой же и что в этом-то и состоит единственная цель ее матери с тех пор, как она вернулась домой. Глиннис твердит и твердит ей о том, сколько в городе мужчин, которые могли бы составить подходящую пару Лорел, о друзьях друзей, чьи сыновья живут в Гринвилле и не против познакомиться с умной, привлекательной молодой женщиной из Ладлоу. Лорел могла бы остаться в газете, осесть в городке – что, в конце концов, тут плохого?

Все. Все в этой затее плохо, думает Лорел, но ничего не говорит. Она просто меняет тему, спрашивает, как там бабушка, или делает вид, что ей интересен один из посвященных домашним питомцам проектов Глиннис, чего обычно хватает, чтобы отвлечь ее мать на какое-то время.

Увидев дочь, Глиннис кладет карты на стол и тянется к сегодняшней газете, сложенной рядом. Она берет ее и тыкает пальцем в заголовок статьи Лорел – о реакции горожан на освобождение Корделла Льюиса, где написано, что город разделился на тех, кто считает освобождение справедливым, и тех, кто считает Льюиса заслуживающим куда худшей кары, чем получил. Ей пришлось буквально угрожать увольнением, если Деймон не даст воплотить в жизнь эту идею. Ладлоу не любит привлекать внимание к местным конфликтам и скандалам. И все же Лорел опросила людей на улице и получила удовольствие, собирая комментарии и готовя выводы. Сначала она использовала диктофон, но, когда третий человек назвал ее «надутой» и «претенциозной», она убрала его в сумочку, взяла ручку и блокнот и принялась кропотливо заполнять страницы высказываниями дорогих горожан.

– Думаю, они слишком жеманничают с такими, как он, – сказал ей один мужчина. Он стоял у бара, когда она наугад выбрала его, и выглядел добрым и учтивым, однако его ответы оказались далеки как от доброты, так и от учтивости. Лорел поинтересовалась, как его зовут, будучи уверенной, что он пожелает остаться неизвестным, однако мужчина, напротив, гордо назвал ей свое имя и даже произнес его по буквам, чтобы удостовериться, что она все расслышала правильно.

Деймон неохотно согласился пустить статью в тираж этим утром, а потом огорошил ее задачей написать статью о свадьбе. Лорел прекрасно понимала, что это его способ поставить ее на место, напомнить, почему она здесь, тонко намекнуть, что не так уж она и хороша, в конце концов. Она ничего не могла поделать с мыслями о том, что Деймон тайно наслаждается ее падением, что ему нравится наблюдать за ее крахом, сидя в первом ряду. Раньше она рассказывала всем, кто соглашался слушать, что однажды она отправится путешествовать, брать интервью у звезд и знаменитостей. Она болтала об этом направо и налево, и, господи, почему никто, ни единый человек не посоветовал ей заткнуться? Почему никто не сказал ей, что у жизни всегда в запасе изысканный способ ткнуть тебя лицом в осколки собственной мечты, так что лучше держать эту мечту при себе. Ну или приготовиться в свои двадцать шесть стать посмешищем для всего города.

Так или иначе, теперь уже поздно пытаться что-то исправить. Остается только надеяться, что люди со временем забудут о ее глупых фантазиях. Сама она уже забыла. И, если бы Глиннис не пристроила ее на эту работу, проводила бы все дни у бассейна в загородном клубе, читая и размышляя, какой могла бы быть ее новая мечта. Мечта взрослой Лорел – забудьте ту девчонку с головой, набитой несусветной чушью. Может быть, она даже сделает то, чего хочет от нее ее мать: найдет богатого парня, выйдет замуж, заведет детей и будет играть в бридж. Интересно, люди все еще играют в бридж? Наверное, лучше выбрать теннис – намедни она видела в клубе нескольких женщин в белых юбках, гоняющих желтый мячик. Не важно, что у нее самой никогда не было склонности к спорту и мечтала она брать интервью у спортсменов, а не вступать в их ряды.

Глиннис поднимает палец вверх и, улыбаясь, кивает в сторону газеты.

– Молодец, милая! – говорит она, ее глаза широко раскрыты и сияют. Лорел знает, что Глиннис нет ровным счетом никакого дела до новостей, если только это не сочный слух о ком-нибудь из женщин, кого она причисляет к своим подругам. Глиннис только притворяется, что ее волнуют успехи дочери.

Оценив лицедейство матери по достоинству, Лорел легонько треплет ее по плечу и целует в макушку.

– Спасибо, мам, – говорит она, а потом подчеркнуто громко зевает. – Я без сил. Пожалуй, пойду сразу в постель. – И выходит из комнаты, прежде чем Глиннис успевает что-либо ответить.

Несмотря на то что Лорел оценила попытку матери поддержать ее, обсуждать с ней содержимое статьи сейчас выше ее сил. Мать думала, что поступает правильно, устраивая Лорел работать в газету, а ей не хватило мужества сказать кое-что – то, что она уяснила, еще когда варилась в большой журналистике: она просто не создана для этой профессии. Она посредственность. Ты можешь мечтать о чем угодно, но если у тебя нет таланта, мечты вряд ли к чему-то приведут.

– Тебя не уволили, – все время исправляла ее Глиннис. – Тебя отпустили.