В жизни русских сел и деревень была велика роль общины как социальной организации. Она контролировала землепользование и распределение угодий (то есть пастбищ, лугов, лесов, водопоя). Общинная верхушка выступала посредниками между крестьянами и господской администрацией, ведала распределением повинностей между односельчанами «по их силе».

Полностью зависимым населением были холопы. К концу XV века сфера их деятельности расширяется. Они могли быть домашней прислугой (челядью), работать при дворе феодала (дворовые, дворня), обрабатывать барскую пашню (страдники), управлять разными отраслями хозяйства («приказные люди» — тиуны, ключники), вместе с господином ходить в походы (боевые холопы). Сроки похолопления были разными. Одни служили пожизненно, другие получали свободу после смерти хозяина, третьи отрабатывали «ряд» (договор), заключенный на какое-то время.

Из систем земледелия продолжали существовать перелог (поле засевается несколько лет подряд, затем отдыхает, потом снова распахивается и т. д.) и так называемая «пашня наездом» (крестьяне находят новую территорию, распахивают, потом приезжают для сбора урожая и затем забрасывают эту землю). Однако наиболее распространенным было трехполье, которое усовершенствовали так называемым ротационным циклом (участок делился на шесть полей, в которых и происходила последовательная смена культур).

Всего сеяли около тридцати разных видов растений. В сельском хозяйстве в конце XV–XVI веке увеличился объем посевов гречихи и технических культур, зато уменьшилась доля пшеницы, ячменя, проса. Наиболее распространенной являлась комбинация из ржи (озимые) и овса (яровые).

В скотоводстве на одно крестьянское хозяйство в среднем приходилось: одна-две лошади и одна-две коровы. Кроме того, держали мелкий скот (овец, коз), домашнюю птицу. Из-за прожорливости свиней их разведение было развито слабо.

В хозяйстве крестьян огромную роль играли промыслы, составлявшие в совокупном доходе двора до 20 процентов. Из них в первую очередь стоит отметить рыболовство (в том числе в специально вырытых и зарыбленных прудах), бортничество, изготовление деревянной и глиняной посуды, смолокурение, железоделание и т. д.

С крестьянского хозяйства взимались значительные налоги и повинности, которые составляли главный источник государственных доходов. Повинности делились на «государево тягло» и оброк, барщину, назначаемые помещиками. В тягло входили государственные повинности: посошная (крестьян набирали в своеобразные отряды «чернорабочих войны» — посоху — для уборки трупов, строительства укреплений и т. д.), ямская (предоставление подвод для государственных нужд), тамга (сбор пошлин с клеймения коней), постройная (участие в строительных работах), «пищальные деньги» (сборы на огнестрельное оружие), устройство рыбных прудов для государя. Владельческий оброк делился на издолье (взимался зерном, отдавался каждый четвертый или пятый сноп) и посп (всеми остальными продуктами). Также вносили денежные платежи.

В XV веке налоги платили «по силе», то есть кто сколько сможет. После составления писцовых книг (описаний земель) в конце XV–XVI веке (этот процесс был долгим и непростым) начали платить «по книгам». Единицей налогообложения выступали земельные площади. Они назывались на черносошных землях сохами, а во владельческих селах — вытями. Их размер различался по регионам. Барщина на Руси была развита слабо. Господские земли обрабатывали большей частью не крестьяне, а пашенные холопы.

Всего по различным повинностям крестьяне в XV — начале XVI века отдавали 20–30 процентов годового дохода. То есть налогообложение было весьма терпимым. Это позволило, по выражению историка В. Д. Назарова, селянам «поднакопить жирок», который потом сгонит с них сын Василия III, Иван Грозный. XV и начало XVI века исследователи нередко называют «золотым веком» русского крестьянства. Оно было лично свободным и имело возможность неплохо существовать за счет своего хозяйства. Хотя, наряду с зажиточными и середняками, конечно, были и разорившиеся. Философ первой половины XVI века Максим Грек так описывал жизнь бедняков: несчастные «только ржаной хлеб ели, даже без соли от последней нищеты».

Надо подчеркнуть, что русский город в XVI веке имел слабый урбанистический облик. Для него характерно наличие садов, огородов, даже пашен, выгонов скота, сельскохозяйственных угодий, заросших лесами берегов рек, озер, прудов и т. д. Уместно вспомнить название одной из центральных улиц Москвы — Остоженки: здесь, буквально в километре от Кремля, были сенокос, пастбище и стояли стога! Выражение «Москва — большая деревня», в наши дни употребляемое с уничижительным подтекстом, на самом деле исторически глубоко достоверно: Воздвиженка, Воробьево, Чертаново, Митино и т. д. — это все бывшие деревни, «сползшиеся» в единый город и постепенно поглощенные «большой деревней» Москвой.

Означает ли это, что в городском строительстве не было системы, что городская застройка воспроизводила в иных масштабах принципы деревенской? Вплоть до середины XVII века нет документов, фиксировавших нормы и правила городского строительства. В то же время есть свидетельства, что при застройке улицы по государевым грамотам специально «розмерялись» (например, в Новгороде в 1531 году).

Исследователи предполагают, что зодчим Московской Руси был известен закон, по которому при строительстве необходимо было соблюдать между домами «прозоры» на природу и памятные ориентиры (главным образом, храмы). То есть окна одной улицы должны были смотреть между домами другой. При этом планировка вписывалась в природный ландшафт, а церкви и монастыри ставились как архитектурные и планировочные доминанты. Нельзя было закрывать соседу вид на чтимые общественные сооружения. Сознательно создавались видовые точки на наиболее красивые панорамы. Сам город получался прозрачным, визуально просторным. Данная традиция восходила к глубокой древности, к византийским архитектурным школам, что неудивительно, если учесть, что первыми профессиональными архитекторами на Руси были именно греки[67].

Для русских городов не характерна теснота европейских. Это было во многом связано с тем, что западный город развивался внутри укрепленных стен и мог расти либо вверх, либо — за счет «уплотнительной застройки». Для борьбы с ней бюргерами применялся специальный всадник с копьем, положенным поперек седла. Он объезжал улицы, и если копье задевало стену — дом подлежал перестройке. В русских городах нужды в таких радикальных мерах не было, крепость составляла ядро поселения, а собственно городские районы — посад — росли вокруг него и не были ограничены в территориях.

Воздух русского города не делал человека свободным, как это было в Европе. Именно по облику городов Московской Руси наиболее отчетливо видно, насколько в XVI веке Россия была далека от Европы. Как известно, восточные границы Европы как цивилизации весьма размыты. Одни склонны проводить их по Одеру, отказывая в «европейскости» даже Польше, Литве, Украине. Другие же распространяют их до Урала, уверенно включая туда Россию. Более правильными, наверное, являются не географические, а культурные критерии. Одним из них считается так называемое магдебургское право — комплекс юридических норм, гарантирующих права горожан и их свободное самоуправление. Там, где в средние века и раннее новое время было магдебургское право, — была и Европа. А где ареал его распространения заканчивается, Европа заканчивалась тоже. В Восточной Европе эта линия проходит по городам Великого княжества Литовского: линия Полоцк — Орша — Гомель — Киев. Восточнее магдебургского права не было, и города Московской Руси сильно отличались от европейских — и по функциям, и по облику, и по социально-экономическому строю.