Это знаменитое пугало протестантов, «кровавый» Доминик, каким впервые он выведен на страницах Ллорента (писавшего почти через шестьсот лет после смерти святого), – обо всех этих прозвищах можно без особых раздумий забыть. Не таким изображали святого Доминика его современники, да и все серьезные историки давно перестали видеть его чудовищем. Не то чтобы святой Доминик был основателем инквизиции, хотя в некотором роде его можно назвать ее герольдом. Правда, известно, что однажды папа Сикст IV назвал его «первым инквизитором», однако это единственное замечание противоречит другим историческим свидетельствам, а потому едва ли можно счесть, что оно имеет историческую ценность. С таким же успехом можно было бы назвать Уайклифа первым протестантом или Икара – первым авиатором.

Что касается святого Доминика, то у нас есть два документа, написанных им самим. В первом он просит своего друга в Тулузе укрыть у себя некоего обращенного еретика, ожидающего прибытия кардинальского легата. Во втором – изложена формула примирения с Церковью некоего Понса Роджера, а также описана наложенная на него епитимья. К слову, подобным наказаниям средневековая Церковь имела обыкновение подвергать своих ослушавшихся детей. Провинившийся должен был: «навсегда воздержаться от употребления в пищу мяса, яиц, сыра и, вообще, от всей животной пищи. Исключения можно было делать только на Пасху, Троицу и Рождество… Трижды в год он должен устраивать себе великие посты, то есть не вкушать даже рыбу, если только его тело выдержит это, или если жара сильно не подействует на него… Три воскресенья подряд деревенский священник должен сечь его розгами по голой спине; ему следует носить выделяющуюся одежду, отмеченную крестами, что будет выдавать в нем бывшего еретика; он должен ежедневно ходить к мессе и, по возможности, семьдесят раз в день и двадцать за ночь читать «Отче наш»… Наконец, раз в месяц он должен показывать священнику пергамент, на котором все это написано».[74]

Также имел место случай, пересказанный Константином из Орвието и описанный через двадцать пять лет после смерти святого Доминика, а также (почти в тех же словах) Теодором из Апульдии, чья «История святого Доминика и Доминиканского ордена» была закончена около 1228 года.[75] Выходит, что известное число еретиков, дела которых были отданы на рассмотрение светским властям, были приговорены ими к сожжению, однако святой Доминик, попросил помиловать одного из них.

«А потом, с добротой в глазах повернувшись к еретику, он сказал: «Знаю, мой сын, что тебе нужно время, зато в конце концов ты станешь хорошим и святым».

Двадцатью годами позже этот человек, чье имя было Раймон Грос, попросил принять его в Доминиканский орден и умер в святости».

И, наконец, у нас есть свидетельство, записанное в сборнике судебных документов Бернаром из Ко, инквизитором Тулузским с 1244 по 1246 гоа. Речь идет о нескольких еретиках, которых допрашивал Бернар. Эти еретики были повторно привлечены к суду за ересь, а почти тридцать лет назад их примирил с Церковью не кто иной, как святой Доминик.

Все это замечательно суммировал Гуиро: «Сравнивая все эти документы с каноном Церковного собора в Вероне, обновленного в 1208 году Церковным собором Авиньона, по которому всех вероотступников, обвиненных в ереси епископами или их представителями, но которые упрямо продолжали придерживаться своих ошибочных взглядов, следовало передавать светским властям, можно прийти к выводу, что посредством передачи власти монахам-цистерцианцам, святой Доминик осуждал еретиков; сделав это, он медленно, но верно вел их к казни, если только, ведомый снисходительностью, он не вздумывал передать их в руки светских властей, бывших послушным орудием в руках Церкви. Без сомнения, он сам не произносил фатального приговора, однако во время судебного процесса он играл роль эксперта в ортодоксии или даже присяжного заседателя, который предлагал суду приговор «виновен» и который в то же время мог писать осужденному рекомендации по спасению».[76]

С другой стороны, следует помнить, что святой Доминик не уезжал из Лангедока до 1217 года и что он почти двадцать лет работал в том районе. Теперь весь raison d'etre – смысл существования – Альбигойской войны свелся к тому, что в Лангедоке светская власть стала всего лишь «послушным инструментом» Церкви. Сам де Монфор и близко не подошел к истинному завоеванию страны; он навсегда остался врагом, командующим оккупационной армией. Все время пребывания святого Доминика в Лангедоке – принудительная акция, направленная против еретиков, была безнадежно перепутана с военными и политическими делами, и ее неудача была обусловлена не только отсутствием железной дисциплины в войсках. Изредка проводилось что-то вроде заседаний присяжных, кого-то осматривали, осуждали и так далее. И, несмотря на близкие и дружеские отношения с де Монфором, святой Доминик не скрывал, что его больше интересует проповедническая деятельность и организация нового Ордена, чем военная борьба. О нем столько написано людьми, которые выставляли его президентом железного трибунала, созданного им самим, который сотрудничал с армией крестоносцев и постоянно подбивал войска устраивать массовые кровопролития, что об этом стоит поговорить отдельно. У нас нет прямого свидетельства того, что святой Доминик хоть раз осудил еретика, зато мы знаем, что многих из них он вернул в лоно Церкви.

Таким образом, становится ясно, почему, если мы правильно понимаем этот термин, святой Доминик не был основателем инквизиции. Точнее, он не был основателем того трибунала, доминиканского и францисканского, которому папы поручили искоренить ересь. В конце концов попытка искоренить ересь – одна из наиболее явственных функций священничества и епископата, а, значит, можно сказать, что инквизиция зародилась еще в годы апостолов. Обратить еретика в истинную веру – значит, помочь ему спасти душу; как стражник веры, Церковь имела право определять, что такое ересь, и выявлять еретиков. Без учета этого не существует, да и не может существовать юрисдикция. Важнейшая черта развитой инквизиции – я говорю о монашеском трибунале, Святой палате, в пик ее развития – это полное сотрудничество духовных и светских властей, причем представители первых на допросах играли роль экспертов, а последние оставляли за собой исключительное право принуждения.

Таким образом, становится очевидным, что когда Церковный собор в Туре в 1163 году и Латеранский церковный собор в 1179 году призвали к сотрудничеству со светскими властями, когда Папа Люциус III официально признал епископальную (как отдельную от монашеской) инквизицию, антиеретическая машина теоретически была готова, хотя практически она оставалась безжизненной. И во времена Альбигойской войны, которая, так сказать, оживила лангедокские светские власти, и во времена развития первой монашеской инквизиции – целой серии официальных папских жестов, передающих суд и процедуру расследования только что образованным Доминиканскому и Францисканскому орденам, которые напрямую подчинялись епископату. Невозможно привязать основание инквизиции к какой-то определенной дате, однако насколько мы понимаем этот термин, Святая палата ничем не выделялась, даже в неярко выраженной форме, до тех пор, пока со смерти святого Доминика не прошло десять лет.