в Париже особую эмигрантскую ложу с характерным названием “Космос” – знал ли Гагарин об этом? О Петре Лебедеве – русском ученом, который, столкнувшись с “идеалистическим представлением о свете, открыл, что свет – это вещество, так как обладает массой и энергией и оказывает давление на другие вещества” [4].

По всем этим темам Гагарин – записавшийся в физико-технический кружок к семидесятилетнему чудаковатому Н. И. Москвину, “педагогу-физику европейской ориентации” [1], автору брошюры “Электрический трамвай в общедоступном изложении” (1916) и бывшему ссыльному – делает доклады, к которым усердно готовится. Жемчужиной в короне гагаринского образовательного курса стал доклад “К. Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях”, прочитанный им 17 сентября 1952 года, к 95-летию со дня рождения автора учения.

Разумеется, важно не содержание доклада, а факт первого контакта; ведь в дальнейшем Гагарин – стараниями Королева и советской пропаганды – будет прочно связан с Циолковским. Если сам Королев позиционировался как духовный отец иконного Гагарина, то гениальный ракетчик Циолковский – к учению которого Гагарин настоящий, очень кстати, причастился задолго до попадания в отряд космонавтов – как “дед”. Было бы удивительно, если бы пропаганда упустила возможность связать этих двоих – Циолковского и Гагарина – прочными узами и демонстрировать их как пару, рекламирующую СССР в качестве страны, где идея интеллектуального наследования воплотилась в жизнь наиболее совершенным образом. Глухой школьный учитель – и реализовавший его идеи звонкоголосый ученик деревенской школы; талантливый самоучка – и идеальный продукт советской образовательной системы; смелый визионер, прозорливый теоретик космических полетов – и отважный экспериментатор, осуществивший его мечтания.

Следует также понимать, что через посредничество Циолковского – а, надо сказать, чтение этого автора в оригинале, не в выдернутых из контекста цитатах, до сих пор производит невероятно освежающее впечатление – Гагарин соприкасался не только с технической, но и с философской традицией. Учителем Циолковского был оригинальный философ Николай Федоров, автор проекта воскрешения отцов под названием “Общее дело”. Интерес Федорова к космосу возник потому, что многие поколения воскрешенных “отцов” надо же куда-то расселять – и раз так, следовало подумать о практических шагах в этом направлении.

Может быть, в 1952 году Гагарин и не осознавал в полном объеме масштаб своей будущей миссии – но знакомство с работами Циолковского должно было радикально расширить его сознание; он должен был понять, что покорение космоса вовсе не сводится к отдалению на рекордное расстояние от Земли, что космос – это главный в истории проект человечества, а не просто упражнение в способности высоко подпрыгивать.

Текст доклада не сохранился, однако на все эти мысли может навести хранящийся в гагаринском музее в Саратове “физический прибор «Реактивная тележка», с помощью которой староста физкружка демонстрировал принцип реактивного движения” [1].

Кстати, в Саратове же Гагарин – староста физкружка тоже он – становится завсегдатаем местного планетария, который располагался совсем близко от техникума, в имитирующей московский собор Василия Блаженного церкви “Утоли моя печали”. Здесь читали лекции. “Как в театре, действо сопровождалось радиомузыкой из электропатефона за кулисами, показом на декоративном куполе созвездий и планет немецким аппаратом «Цейс», а также демонстрацией их с помощью аппарата под названием «эпидиаскоп». Еще в планетарии имелся киноаппарат, через который раз в неделю, когда дежурил кинолаборант, крутили специальные научные фильмы” [1]. “Первая лекция, на которую попали «московские» из индустриального техникума, как раз сопровождалась показом учебного кинофильма. Лекция была посвящена 410-летию со дня смерти великого космиста Николая Коперника” [1]. “В Саратовском планетарии подготовили воодушевительную лекцию о вкладе Коперника в человеческий разум, которую начали читать с осени 1952 года, когда отмечалось 95-летие со дня рождения великого русского ученого, основоположника теории звездоплавания К. Э. Циолковского” [1].

“Вообще вся атмосфера саратовской жизни была ему по душе. Единственное, чего всегда не хватало, так это еды. Так сказать, в качестве дополнительного питания ребята нередко использовали продукцию завода комбикормов. Там производили колоб, и эти прессованные куски подсолнечного жмыха часто заменяли ребятам лакомства” [3]. “В месяц нам выдавали около 50 руб., а отличники, в зависимости от курса, получали где-то от 60 до 100 руб. В целом же, нас в техникуме одевали, неплохо кормили, и в этом плане у нас не было особых проблем. Сначала этих денег хватало, но потом запросы возросли: хотелось сходить с девушкой в театр или кино, купить часы, покататься на пароходе по Волге. Поэтому приходилось искать заработок” [2].

В автобиографии Гагарин охотно рассказывает, как заработал себе на новый костюм, устроившись в 1954 году на три месяца физруком[15] в детдомовский лагерь – где оказался хорошим организатором и даже умудрился провести мини-олимпиаду, травестирующую одновременно проходившую хельсинкскую. Кроме таких “легальных” заработков были и более “серые” – летом, например, погрузка-разгрузка арбузов в компании, точнее, бригаде других индустриков. На баржу требовалось десять человек; “работа сильно отличалась от тех радужных сцен в кинофильмах, когда с веселой песней арбузы по цепочке перебрасывают в руки и складывают на берегу” [3]. Алексей Вологин, однокурсник по Саратову, называет тариф – 100 рублей за ночь – и сообщает детали: “Но и уставали мы здорово. Как-то, помнится, мы с Юркой всю ночь разгружали арбузы, а с утра пошли на экзамен по механике. Взяли билеты и… заснули. Проснулись от голоса преподавателя: «Что с вами? Вы не заболели?» Мы помялись и объяснили, в чем дело. Тогда он сказал: «Вот вам три рубля, сходите в буфет, купите мне пирожков». Мы сходили, а когда вернулись, преподаватель поставил нам по «пятерке»” [10]. Григорий Фирсов, тоже разгружавший по ночам в обществе Гагарина на Волге баржи с фруктами, зерном, цементом, алебастром и дровами, тариф за смену подтверждает, но уточняет “и еще арбуз давали в придачу” [11].

Другой гагаринский однокурсник, Л. Романов, описывает трагический случай: “Помню: однажды отправился Юрий с друзьями на Волгу разгружать баржи с цементом. А когда вечером заявился, мы ахнули – вся спина у него была в запекшейся крови. И у других ребят, работавших с ним, тоже не лучше. Грузчицкому-то делу тоже учиться надо, а у Юры опыта не было. На улице лето, жара – он и снял рубашку, чтобы легче мешки таскать. Да вышло наоборот: их грубая ткань расцарапала кожу, ссадины разъело потом, и в итоге на Юрину спину было страшно смотреть. Позже опытные грузчики посоветовали для защиты накрывать спину мешковиной” [12]. Изуродованную спину Гагарина нашлось, однако, чем прикрыть: приятели на заработанные деньги приобрели костюм – “один на всех. Мы были все примерно одинакового роста, ну кто-то пониже, кто-то повыше, и когда вставал вопрос – выйти куда-то, побежать к девчонке, то мы одевали парня «будь здоров!», с иголочки. Парень был «гол как сокол», но в костюме выглядел вполне прилично” [2].

Костюм этот, несомненно, оказался очень кстати в марте 1953 года – в момент, когда эпоха переломилась и на горизонте забрезжила слабая надежда на