– Кажется, это были не шардана, а туски[25]или хеттийцы, – Дейотара зло усмехнулась. – Она не повесилась, хотя мы постарались, чтобы об этом узнали все. Такие, как Ктимена, любят жизнь... С тех пор каждый раз, как она пыталась показывать зубы, мы это повторяли.

Я вспомнил безумный взгляд Ктимены, ее крик, и мне стало не по себе. Чума на всю эту семью! Лучше иметь дело с бешеными волками...

– Жалеешь ее, ванакт? – рассмеялась царевна. – Первое, что должен запомнить правитель – жалеть никого нельзя. Здесь не бывает пленных, и никого не милуют. Когда-нибудь я еще выколю тебе глаза!

– Договорились, – я взял себя в руки. – А теперь поговорим о том, как мне разгрести ваше дерьмо...

Под утро все же удалось поспать, и когда меня разбудили, я чувствовал себя вполне сносно. Во дворце стояла тишина, в окна светило неяркое осеннее солнце, и я не без отвращения натянул на себя принесенные безмолвными слугами тяжелые, шитые золотом, одежды. Мантос и Прет уже ждали.

– В городе спокойно, – сообщил лавагет, вытирая красные от недосыпа глаза. – Шардана ушли в казармы, я разрешил открыть ворота и начать торговлю на рынке.

Я кивнул. Очевидно, обитатели Златообильных Микен еще не очухались. А может, просто ждали, с чего начнет новый ванакт.

– Ифимедея никто не жалеет, – продолжал лавагет, – но...

Он неуверенно замолк, и тут же заговорил Прет.

– Гирто ходит по городу и говорит, что боги покарали Ифимедея и привели в Микены тебя, ванакт. Ночью она слышала голос Дия...

Я вспомнил хихикающую старуху, подумав, что нелепый смех служит опознавательным знаком для тех, кто подталкивал меня на трон.

– Дий велел ей передать всем, что кровь ему не угодна. Дейотара, дочь Ифимедея, должна остаться в живых.

Я чуть не сказал: «Ага!», но сдержался. Прет смотрел совершенно невозмутимо.

– Воля Дия священна, – откликнулся я, мельком взглянув на Мантоса. – Продолжай, лавагет!

– Совет соберется через два часа. Я говорил кое с кем – тебя поддержат.

Об этом я тоже догадывался.

– Надо разослать весть о твоем воцарении всем базилеям, но об этом будет разговор на совете...

– Хорошо, – заключил я. – Что с моей сестрой?

– Ей лучше, – Мантос отвел глаза. – Но ты должен поговорить с нею сам, ванакт.

Я хотел уже отпустить их, но заметил взгляд Прета и велел ему задержаться.

– Говори, – приказал я, когда мы остались одни.

Геквет замялся, и я пришел к нему на помощь.

– Те, кто послал тебя, чем-то недовольны?

– Он... они, – Прет медленно подбирал слова, – считают, что царевна слишком опасна, но решили не спорить с тобой.

– С богами, – поправил я. – А также с красоткой Гирто... Прет, я мало что понимаю в делах славного города Микасы, но поясни, почему ты, геквет дворцовой стражи, не смог защитить жизнь девушки, которая тебе небезразлична?

Прет нахмурился, по лицу промелькнула недобрая усмешка.

– Я не всесилен, ванакт. У меня был выбор – спасти отца или защитить Дейотару. У отца много врагов...

– А почему ты не разобрался со всем этим бардаком сам? – не удержался я. – Твой отец командует стражей, ты – геквет...

Прет вновь криво усмехнулся,

– Взять дворец мало. На следующий день все базилеи начали бы войну, отца привселюдно назвали цареубийцей, а Гирто призвала бы на мою голову гнев Дия, Поседайона и Матери богов Реи. Скоро сам все поймешь, ванакт...

Я кивнул, соглашаясь. Между тем, Прет нерешительно замялся.

– Мой отец хочет повидаться с тобой, ванакт, – наконец выговорил он. – Я привел его во дворец – тайно. Если ты согласен...

Я вспомнил, что Скир – убийца Главка и его жены. Такая беседа, стань о ней известно, сразу вызовет вопросы, но соблазн был слишком велик. Если кто и разбирался во всей здешней кухне, то это, конечно, Скир.

– Хорошо, – решился я. – Но чтобы никто нас не увидел.

Прет провел меня полутемными коридорами в левое крыло здания, где, вероятно, жила прислуга. Сейчас здесь было пусто. Мы подошли к одной из дверей, Прет помедлил и кивнул. Я по привычке нащупал кинжал, который вновь висел под мышкой, и осторожно открыл дверь.

В комнате ничего не было, кроме двух табуретов, на одном из которых сидел высокий седой человек в темном плаще. Увидев меня, он медленно встал. Я остановился у порога. Несколько мгновений мы разглядывали друг друга, и я успел заметить, что Скир очень похож на сына – те же складки у рта, те же серые глаза, такой же немного насмешливый взгляд.

– Радуйся, ванакт, – Скир чуть заметно наклонил голову и усмехнулся. – Спасибо, что согласился встретиться со стариком.

– Радуйся, Скир, – его тон мне не особо понравился. – Интересно было повидать цареубийцу.

– Взаимно, – улыбка на миг превратилась в оскал. – Только ты распорядился своей победой удачнее. Мне не надо было сажать на престол Ифимедея. Впрочем, это уже в прошлом... Я уезжаю, ванакт, и, наверное, уже никогда не увижу Микен. Меня здесь не любят...

– Но твоя семья остается, – быстро напомнил я. – Надеюсь, ты станешь вести себя благоразумно?

Скир беззвучно рассмеялся:

– Взаимно, ванакт. Мои два сына и дочь останутся у тебя, и я буду вести себя тихо. Но и ты не забывай старого Скира. У волка еще остались зубы.

Он вновь ощерился, в самом деле став похожим на волка.

– Нас никто не слышит, ванакт, поэтому ты не обидишься на мои слова. Многие сомневаются в том, что ты – Клеотер, но немногие знают правду. Я видел мертвого царевича и сам хоронил его. Моему слову не поверят, но у меня есть доказательства. Поэтому оба мы будем благоразумны...

Я молча кивнул – лицемерить перед старым волком не имело смысла.

– Прет не знает об этом. К сожалению, Ифимедей допустил глупость, похоронив Клеотера тайно. Народ не верит в смерть царевичей. Уже тогда я предвидел, что самозванцы будут. Ты ведь не первый, ванакт, ты просто самый удачливый. Но я не в обиде... Если хочешь, дам тебе несколько советов...

Не дождавшись ответа, он покачал головой:

– Не думай о плохом, я говорю вполне искренне. Мне не хочется, чтобы в Микенах началась резня, к тому же мои дети остаются здесь... Тебя заставили помиловать всех, но оставлять в городе врагов ты не обязан. Подожди немного и избавься от некоторых – пусть едут базилеями куда-нибудь в Спарту. Не спеши начинать войну – опасно уходить из столицы, пока твоя власть еще слаба...

Он вздохнул, и я понял, что старику не хочется покидать Микасу, где он так долго был всемогущ.