— Это место называется «Поцелуй меня в воротах». Или «Дыхание весны». У этих цветов потрясающий аромат.

Я был изумлен.

— Откуда ты столько знаешь?

— Я коренная чарлстонка. — Эбби улыбнулась. — Мы обязаны это знать.

Было уже за полночь, и мы описали полный круг, оказавшись в паре кварталов от ее дома. Эбби взглянула на меня:

— Ты устал?

Я покачал головой:

— Нет, прогулка пошла мне на пользу. Не знаю, что вы подмешиваете в свой лимонад, но угощать им гостей без предупреждения не стоит.

Эбби засмеялась, схватила меня за руку, и мы почти бегом миновали несколько кварталов.

— Он закрывается в час, так что мы придем как раз вовремя, — заметила она.

— Кто закрывается?

На улицах было тихо, их освещали только газовые фонари и свет фар проезжающих мимо машин. На мусорном контейнере дрались коты, а где-то вдалеке лаяла собака. Мы вернулись на Рэйнбоу-роу и подошли к винному магазинчику на углу. Эбби открыла дверь, и я увидел пожилого афроамериканца в малиновом свитере. Он сидел за прилавком, вытянув ногу и постукивая ею в такт джазу — мелодия лилась из висящего на стене радио. Один его глаз был закрыт бельмом, но борода и усы аккуратно подстрижены, а розовая рубашка выглажена и накрахмалена. Эбби приблизилась к нему, и он с улыбкой встал.

— У ваших родителей, должно быть, вечеринка, если вас прислали за покупками в такой час.

— Мистер Джейк, это мой друг Досс Майклз, — сказала она.

Он посмотрел на меня здоровым глазом. Эбби обернулась ко мне:

— Мистер Джейк работал в театре. Он научил меня танцевать.

Мистер Джейк добродушно рассмеялся. Он помолчал, а потом протянул руку.

— Ты тот парень, который выручил мисс Эбби?

Я кивнул. Он широким жестом обвел свой магазин:

— Тогда бери все, что хочешь.

Эбби шагнула вперед и обняла его за талию.

— Мистер Джейк, я хочу показать Доссу подвал.

Он направился в угол, потянул утопленную в полу ручку и откинул крышку люка. Эбби включила фонарик, и мы втроем спустились по старой деревянной лестнице. В подвале, сложенном из огромных вырубленных вручную каменных блоков, было прохладно, и где-то капала вода.

Мистер Джейк объяснил:

— Это кусок одного из туннелей, которые ведут из города. Они тянутся подо всем Чарлстоном. Во время урагана «Хьюго» их заполнило водой… и всех крыс смыло. — Он снова засмеялся. — Некоторые ходы обрушились. Другие остались. Мало кто про них знает.

Я провел рукой по стене и прислушался. Мистер Джейк продолжал:

— Когда я был мальчишкой, то частенько залезал в дренажную трубу неподалеку от пристани, проходил пару кварталов по туннелям со свечкой в руке и проникал в театр изнутри. С парадного входа меня не пускали, поэтому я пробирался снизу. Наверное, я видел больше спектаклей, чем кто бы то ни было.

Эбби повернулась ко мне:

— Мистер Джейк скромничает. Его карьера началась в здешнем театре, а потом он перебрался в Нью-Йорк и блистал на Бродвее. — Он кивнул. Эбби взяла его за руку. — Мистер Джейк, вы помните наш первый танец? — Она сбросила туфли. — Мне было шесть лет. В театре потребовалась дублерша. Мне предстояло исполнить очень сложный номер с мистером Джейком.

Я прислонился к стене, пока Эбби и мистер Джейк вспоминали. Его каблуки шаркали по кирпичному полу, и вместо одного шага он делал два, но лицо старика сказало мне все, что я хотел знать.

Они остановились. Мистер Джейк тяжело дышал, но улыбался не переставая. Эбби встала на цыпочки, поцеловала его в щеку.

— Мистер Джейк, вы по-прежнему самый лучший.

— Мисс Эбби… — он вытащил из заднего кармана новый платок, расправил его и вытер лоб и шею, — вы обрадовали старика.

Мы вылезли из подвала и вышли на улицу. На обратном пути Эбби снова рассказывала о домах, мимо которых мы проходили, и об их владельцах. С меня слетали последние остатки хмеля, я слушал и ощущал нечто странное. Всю жизнь я как будто плавал между островами, которые слишком далеко отстояли друг от друга. А сегодня вечером, стоя на одном из них, я взглянул на океан и впервые увидел далекий берег.

2 июня, утро

Ночь мы провели на пляже, под деревом. Эбби положила голову мне на колени и спала урывками, а я вспоминал события последних четырех лет и медленно накалялся. Наблюдать за тем, как трое идиотов роются в наших вещах, было крайне унизительно. Я страшно, злился. Эбби забормотала, ее руки и ноги коротко подергивались. Из-за боли она не высыпалась месяцами. Она задремывала и снова пробуждалась, не в силах крепко заснуть. Это было все равно что спать с открытыми глазами.

Я коснулся ее виска, уха, шеи, плеча. Под глазами у Эбби залегли темные круги, веки запали. Пальцы у нее дрожали. Я взял жену за руки и сложил их на груди.

Эбби так сильно и так долго надеялась, но каждое обследование, каждый результат анализов словно уносили часть ее. Врачи объяснили, что бессонница — результат болезни: препараты, которыми отравляли мою жену, привели к истощению центральной нервной системы. Но наверное, дело не только в них. В глубине души Эбби знала: если она расслабится, то может больше никогда не проснуться.

Я очень люблю фильмы про Рокки. Я все их смотрел по двадцать раз. Мне просто нравится история человека, который не желает сдаваться. Снова и снова он поднимается на ноги и говорит: «Я жив». Не поймите меня превратно. Я не похож на Рокки. В отличие от Эбби. Вы только посмотрите на нее. Вот лежит самая прекрасная, смелая, удивительная женщина на свете, которая продолжает бороться, пусть даже внутренний голос твердит, что она превратилась в жалкую тень себя. Она еще отражает удары.

Потом, спустя недели и месяцы, люди будут спрашивать, зачем я это сделал. Чего ради? Вряд ли я смогу выразить, это словами. Если человеку приходится задавать вопрос — значит, он не поймет и ответа. По крайней мере, такого ответа, какой я смогу дать.

Никто не способен бороться вечно. Я приготовился к двум битвам. В первой из них мы с Эбби сражались бок о бок. И победили. Но шли годы, и я видел, что приближается вторая, самая страшная. Эбби, возможно, еще сопротивлялась, но уже была побеждена. Честно говоря, думаю, что она продолжала бороться лишь ради меня. Я провел много ночей без сна, размышляя: что случилось бы, если бы я позволил ей прекратить борьбу? Если бы сказал, что она может остановиться. Вдруг она ждала этих слов?

Когда над верхушками деревьев наконец показалось солнце, я уже был готов кого-нибудь пристрелить.

Эбби проснулась, подняла голову, протерла глаза:

— Как дела?

Я отвернулся и смахнул слезы, не снимая указательного пальца с курка пистолета. Эбби приподняла бровь.