Узнал об этом один начинающий репортер и помчался к обладателю рокового браслета. Но доктор оказался упрямцем, а может быть, и шутником:

— Вещицу не покажу. Проклятие на ней. Семьдесят семь душ сгубил четырехглазый аспид. Ты будешь семьдесят восьмым, если вздумаешь чирикать о браслете в газетенке…

Понял репортер, что доктор попросту над ним насмехается, огорчился и отправился к знакомым ворам в увчуд.

Рассказал им о своей неудаче, а те вместо сочувствия принялись подтрунивать:

— Может, лекарь тебя от погибели спас…

— Так что не брани его и на судьбу не сетуй…

— Поставь угощеньице — мы и без доктора все расскажем о коварной четырехглазой змеюке…

— Так отчего все-таки гибли те, в чьи руки попадал золотой аспид? — не унимался дотошный репортер.

Воры весело перемигивались и с серьезным видом поясняли газетчику:

— Да потому, что этот гад — своенравная и весьма зловредная тварь.

На многие вопросы ответили увчудские знатоки тайн начинающему репортеру, вот только не смогли объяснить, почему у золотого аспида четыре глаза.

"И не будет от них покоя"

…Его хату заполнили упыри, призраки и видения. Они плясали, озорные дети. Выбегали в сени и выстуживали хату, вылетали через трубу на крышу и так плясали, что потолок трещал, позвякивали в окна, чтобы выманить его во двор. Он не поддавался, прогонял испуг, тогда они забирались на печь и щипали его, душили и в рот онучи запихивали… Он лежал, как мертвый, пока петухи не пропели, тогда он едва поднялся и стал творить молитву. Но и тут они не давали ему покоя. Он не мог вспомнить молитвы, которые хорошо знал, он Забывал даже перекреститься.

Василь Стефаник

Бокал за ведьм

В книге "Лезвие бритвы" Иван Ефремов писал: "Слово "ведьма" происходит от слова "ведать" — знать, и обозначает женщину, знающую более других да еще вооруженную чисто женской интуицией. Ведовство — понимание скрытых чувств и мотивов поступков у людей — качество, вызванное тесной и многогранной связью с природой. Это вовсе не злое и бездумное начало в женщине, а проницательность. <".> А я всегда готов, образно говоря, поднять бокал за ведьм, проницательных, веселых, сильных духом женщин…"

Знатоки мистики и оккультизма утверждают, что киевские ведьмы славятся своенравием и упрямством. А еще, в отличие от многих своих коллег из других земель и городов, они следят за собой, любят молодиться, наряжаться и кокетничать.

Если и встретится одна из них в образе уродливой, неряшливой старухи, то это означает, что она задумала какую-то каверзу и специально приняла столь неприглядный вид.

Считается, что киевские ведьмы не боятся нечистой силы и властей. Им всегда вольготно жилось на Киевщине. Их не сжигали на кострах, как ведьм в средневековой Европе, не пытали в застенках инквизиции. Да и большинство киевлян относилось к ним с почтением.

Изредка на головы этих чаровниц сыпались проклятия от церковных служителей. В ответ ведьмы смеялись, прихорашивались и соблазняли строгих ревнителей веры.

Говорят, даже черти, домовые, банники, водяные, лешие, кикиморы остерегаются ссориться с этими взбалмошными, непредсказуемыми киевлянками. Силами своих чар они весьма оригинально наказывают нечистую силу. Скажем, не понравился им домовой — и бедолагу, не умеющего плавать и боящегося сырости, превращали в водяную кувшинку или в болотную кочку. Взглянула однажды непочтительно кикимора — и ее, несчастную, тут же в русалку обратили, только не в молодую и красивую, а в лысую и бесхвостую.

Вот и поспорь с такими проказницами!..

В XIX веке немало писателей, побывавших в Киеве, посвящали ведьмам свои строки. Даже те, кто не верил в нечистую силу.

Видимо, впечатлительные литераторы поддавались их чарам.

На легендарной Лысой горе

Известный в XIX столетии, но подзабытый в наше время писатель и журналист Орест Сомов в 1833 году написал рассказ "Киевские ведьмы". Говорилось в нем, как молодой казак Федор Блискавка женился на красавице Катру-се. Лишь через какое-то время понял он, что взял в жены ведьму.

И занесла его однажды недобрая сила аж на знаменитую Лысую гору, где ведьмы устраивают шабаш.

"На самой верхушке горы было гладкое место, черное, как уголь, и голое, как безволосая голова старого деда. От этого и гора прозвана была Лысою. Посреди площадки стояли подмостки о семи ступенях, покрытые черным сукном. На них сидел пребольшой медведь с двойною обезьяньею мордой, козлиными рогами, змеиным хвостом, ежовою щетиной по всему телу, с руками остова и кошачьими когтями на пальцах. Вокруг него, поодаль от площадки, кипел целый базар ведьм, колдунов, упырей, оборотней, леших, водяных, домовых и всяких чуд невиданных и неслыханных. <…>

Молодые ведьмы с безумным неистовым смехом и взвизгиванием, как пьяные бабы на веселье, плясали горлицу и метелицу с косматыми водяными, у которых образины на два пальца покрыты были тиной. <…>

Крик, гам, топот, возня, пронзительный скрып и свисты адских гудков и сопелок, пение и визг чертенят и ведьм — все это было буйно, дико, бешено; и со всем тем видно было, что сия страшная сволочь от души веселилась. <…> Вся эта шайка <…> пускалась в плясовую так задорно, что пыль вилась столбом и что самым завзятым казакам и самым лихим молодицам было бы на зависть".

Печальной оказалась судьба Федора Блискавки. Погубила его красавица ведьма Катруся.

А в конце своего рассказа Орест Сомов снова упомянул киевское знаменитое место сборища ведьм и всякой нечисти: "Теперь Лысая гора есть только песчаный холм, от подошвы поросший кустарником. Видно, ведьмы ее покинули, и оттого она просветлела".

Но любители киевских тайн утверждают, что писатель ошибся, и Лысую гору ведьмы не оставляли. Они лишь изменили тактику проведения своих праздников.

Там собирали цветы и травы

В отличие от романтического писателя Ореста Сомова, его современник, киевский гражданский губернатор Иван Фундуклей, сообщал о легендарном месте шабаша коротко и сдержанно: "Что касается до знаменитой Лысой горы, о которой молва, вместе с молвою о киевских ведьмах, распространена по всем пределам России; то она находится на левой стороне Днепра в виду Киева и небольшим песчаным возвышением простирается почти 4 версты до сельца Ви-гуровщины.

Впрочем, и на правой стороне Днепра, между возвышеньями, идущими к Межигорью от Кириловского, одно носило на себе название Лысой горы. Были и в самом Киеве места, считавшиеся сборищем киевских ведьм. Таков между прочим был "сад Кучевского" под Михайловской горою над Подолом. О нем упоминает в 17-ом веке проповедник доминиканского монастыря в Киеве Петр Розвидовский, говоря "сад Кучевского, где ведьмы слетались…"".

Как считают исследователи,