– Вы слышали?

Присутствующие напряжённо молчали.

Тогда Децебал велел сотнику удалиться. Тому нельзя было присутствовать на царском совете. Когда сотник отдал по-дакийски честь (для этого он выкинул правую руку вверх, сжав её в кулак) и прихрамывая вышел, Децебал поднялся с кресла и прошёл несколько шагов, подошёл к стене и прикоснулся к одной из фалькат, самой большой и устрашающей, снял её, повертел в руках, затем вернул на место, обернулся и осмотрел всех присутствующих, к каждому заглянув в глаза, и лишь только после этого повторил вопрос:

– Вы всё слышали. Кто-то что-то скажет?

Присутствующие молчали.

Децебал ещё раз обвёл взглядом членов царского совета и ему вдруг подумалось: «А ведь не исключено, что кто-то из здесь присутствующих может являться предателем и до сих пор, наверное, в тайне помогает римлянам? Может такое быть? Вполне! Это может быть и Муцитис, и Дазий, и Пируст. И вот тот же Карпатак, младший брат прежнего царя… Хо-о-отя, нет. Когда решался вопрос о передаче власти, то Карпатак сразу же заявил, что ему не под силу носить диадему! И что она слишком для его головы тяжела! Он наотрез отказался от царских регалий. И только тогда Диурпаней передал царскую власть и в придачу диадему Децебалу.»

Карпатак, брат предыдущего царя, как будто почувствовал, что Децебал о нём подумал, и, насмелившись, взял слово:

– Римляне нас не оставляют в покое. И раньше они вторгались в наши пределы, но когда заканчивались боевые действия с их стороны, то они возвращались с добычей к себе. Тогда от них ещё можно было и откупиться. И такое между нами случалось. И даже не раз. Но сейчас… при нынешнем принцепсе, при Траяне, они изменили свои цели.

– И-истинно!

– Верно!

– Ты прав! – с разных сторон поддержали Карпатака.

– Теперь Рим не скрывает, что у него совершенно другие намерения, – продолжил Карпатак. – Римляне настроены только на захват нашей земли. И с Римом нам теперь не договориться, даже если мы и пойдём на какие-то существенные уступки. Потому что римлянам нужна наша земля со всеми её богатствами, с нашим золотом, серебром, железом, нужна наша земля, но – без нас. Зна-а-ачит… по любому придётся с ними сходиться в сжватке не на жизнь, а на смерть.

Из тех, кто присутствовал на совете, если не брать в расчёт сына Децебала, Диэг был младше всех, и от того иногда он проявлял неоправданную горячность.

– А вот скажите, кто уподобляется мерзкой ехидне? Нет, скорее кто походит на огромного удава? – встрепенулся и, потеряв самообладание, заговорил слишком нервно Диэг. – Конечно же, этот самый Рим! Он стремится всех задушить и переварить. Но мы не поддадимся! Мы скрестим с ним мечи по любому. Мы не будем складывать свои разящие фалькаты, так пугающие наших врагов, и Траяну и его легионерам мы пустим кровь. Я призываю не пытаться вести с захватчиками каких-лмбо переговоров, это пустое, а дать им бой. Однако без поддержки наших союзников из северных племён у нас не будет ни малейшей надежды на победу, мы все это понимаем.

Децебал вернулся к креслу и сел в него.

Царь поддержал младшего брата:

– Да, я согласен с тобой, Диэг. А ещё вот что скажу вам всем… Для нас ценно время! Нам необходимо выиграть его… Самое большее мы для решающей битвы соберём тысяч девяноста, ну сто, и то я в этом не уверен. А северные племена пообещали нам помощь! От них должно прийти по меньшей мере тысяч тридцать, а то и поболе. Так что только с их подходом мы ещё можем на что-то надеяться. Но их необходимо дождаться… Ну а захватчики…легионы Рима могут появиться под стенами Сармизегетусы уже скоро… Не позже чем через три, ну, может, через три с половиной недели… Так что их по любому надо задержать при подходе к нашей столице. Ещё на несколько недель. Причём, это сделать надо любой ценой.

– А что, если нам не проливать немереное море крови и не защищать до последнего нашего воина Сармизегетусу? – выступил с неожиданным предложением вождь Тарскана.

– Что? Не защищать? Это как же её не защищать? Сдать её что ли? – озвучил во весь голос своё удивление Редизон.

Многие из присутствующих тут же откликнулись, и тоже раздражённо.

С разных сторон послышались по большей части гневные голоса:

– Это как не защищать Сармизегетусу?

– Ты что, что ты говоришь? Это же наша столица!

– Мы не малодушные! Что мы за воины тогда будем?! Мы что, сбежим от врага и отдадим ему на разграбление наш дом?

– А что по этому поводу скажут наши жёны, наши дети?

– Мы опозорим себя, так что ли?

Но Тарскана все эти реплики пропустил мимо ушей. И когда возгласы уже поутихли, как ни в чём не бывало упрямо повторил:

– Ну, поймите, если мы сожжём и разорим Сармизегетусу, то римлянам ничего от неё не достанется. Только головёшки… и пепел. А мы… все уйдём и рассредоточимся. Мы поднимемся высоко в горы.

– И долго там будем находиться? – спросил вождь Дазий.

– Сколько надо, столько и будем! Но за то мы сможем нападать на римлян и их обозы из засад малыми отрядами и по ночам, – из всех членов совета только Муцитис поддержал Тарскану. Это был дакийский военачальник, возглавлявший конницу даков.

– То есть, вы, Муцитис и Тарскана, предлагаете развернуть партизанскую войну? – переспросил Децебал. – Так получается? Я правильно вас понял?

– Правильно!

– Вот именно! – подтвердили оба, и Муцитис, и Тарскана.

– Да, да! Это мы и предлагаем! – не сдержанно воскликнул уже Муцитис. – Я тоже полагаю, что это будет самым верным решением с нашей стороны! Ведь силы слишком не равны! У римлян – от пятнадцати до двадцати легионов! Вы хоть представляете, что это значит?!

– Но Сармизегетуса – сердце Дакии, – возразил Децебал,– Вы это понимаете? И для каждого свободолюбивого дака сдача столицы станет трагедией и самым настоящим потрясением! Для многих из нас это будет невосполнимой потерей.

– И не забывайте, – добавил от себя Пируст, вождь дакийского племени Дайесов (что по-дакийски звучало, как люди-волки; замечу, что главным племенем у даков как раз и были Дайесы, но только у этого племени было ответвление, называвшееся Северными Дайесами, вот их то и возглавлял этот вождь), – в окрестностях столицы находятся священные места, связанные с нашим богом Замолксисом, его пещера, где он родился и где обитает его дух, и главный храм, – продолжил Пируст. – И что же? Оставить всё это римлянам? Они же непременно подвергнут поруганию и уничтожению все наши святыни.

Заговорил Регибал, царский шурин:

– П-послушайте меня!

Все обратили взоры на царского шурина.

Он, немного волнуясь, и от того сильно заикаясь, продолжил:

– Я в-вчера п-побывал у верховного ж-жреца Сисаспериса… И он п-просил в-всем членам совета п-передать: Сармизегетусу и наши с-священные места ни в