Я, наконец, понял, в чём состоит «политический прикуп» для ФБК - ЭХО

May 25, 2024 08:04

Telegram: Contact @v_pastukhov

Второй главный герой. Дудь. Дудь не был в этой игре беспристрастным наблюдателем, он вышел на поле в странном качестве дублера ФБК и судьи одновременно. В этом нет ничего предосудительного, но это, по-видимому, перелистывает в его биографии какую-то страницу и открывает новую главу, герой которой уже не журналист Дудь, а общественный и политический деятель Дудь. Ни разу не удивлюсь, если со временем он станет политическим представителем ФБК, заменив Навального. Для ФБК это будет серьезной инвестицией, для журналистики – серьезной потерей. Выражаясь не чужим для Дудя футбольным языком, скажу, что первый тайм остался за ним, а второй он проиграл. Тот, кто досмотрит передачу приблизительно до середины, останется с серьезным послевкусием от попыток Ходорковского объяснить необъяснимое (впихнуть невпихуемое). Тот, кто посмотрит оставшуюся часть, останется с таким же послевкусием от исторического плоскостопия Дудя. Он необъемен и примитивен в своих оценках, как карта для «морского боя». В моих глазах репутационные потери Дудя от этой программы существенно превышают репутационные потери Ходорковского. Я не узнал о Ходорковском в 90-е ничего того, чего бы я не знал раньше. В отличие от Дудя и его предтеч, работающих в жанре «наши широко открытые глаза», я в эти годы был взрослым человеком, не свалился с Луны, и переживал происходящее на собственной шкуре. Те оценки, которые они дают эпохе сейчас, я давал онлайн, а многие формулировки, которые они используют, являются прямыми заимствованиями из моих старых книг и статей, на что я, впрочем, не в обиде – творчество должно идти в массы. Проблема здесь не в отношении к 90-м и не в оценке 90-х, а в готовности или неготовности сегодня переступить через 90-е перед угрозой гораздо более серьезной опасности. Ходорковский никогда и никому ничего не объяснит, и я бы не стал даже пытаться это делать. Просто есть те, кто готов через это переступить и оставить позади, и есть те, кто не готов переступать и хочет добиться социального ресентимента. И не сойтись им никогда. В романе грузинского писателя Григола Абашидзе “Долгая ночь” арабский шах, отступающий под натиском монголов, убеждает грузинского царя без боя пропустить его через свои территории, говоря, что его владычество – это мгновение, а владычество монголов – долгая ночь. При всей важности 90-х – они уже только мгновение нашей трагической истории, а Путин с его национал-большевизмом – это текущая долгая ночь. И об этом не стоит забывать.

  Telegram: Contact @v_pastukhov

May 25, 2024 07:08

«НЕУЖЕЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО КОГО-НИБУДЬ... - Николай Подосокорский | Facebook

«НЕУЖЕЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО КОГО-НИБУДЬ АРЕСТОВЫВАЮТ, ЕСЛИ НЕТ ТОЧНЫХ ДАННЫХ?» 47 лет назад умерла Евгения Соломоновна Гинзбург (1904-1977), советская журналистка, писательница, кандидат исторических наук, мать писателя Василия Аксенова. Она была репрессирована в 1937 году, провела 10 лет в тюрьмах (в том числе в Бутырке и Ярославском политизоляторе) и колымских лагерях (Эльген, Таскан), 8 лет в «бессрочной» ссылке. В 1955 году добилась своей полной реабилитации. Ниже приведен фрагмент из ее книги «Крутой маршрут». "Последовавшие затем два года можно назвать прелюдией к той симфонии безумия и ужаса, которая началась для меня в феврале 1937 года. Через несколько дней после ареста Эльвова в редакции «Красной Татарии» состоялось партийное собрание, на котором мне впервые были предъявлены обвинения в том, чего я НЕ делала. Оказывается, я НЕ разоблачила троцкистского контрабандиста Эльвова. Я НЕ выступила с уничтожающей рецензией на сборник материалов по истории Татарии, вышедшей под его редакцией, а даже приняла в нем участие. (Моя статья, относившаяся к началу XIX века, при этом совершенно не критиковалась.) Я ни разу НЕ выступала против него на собраниях. Попытки апеллировать к здравому смыслу были решительно отбиты. — Но ведь не я одна, а никто в нашей областной парторганизации не выступал против него . . . — Не беспокойтесь, каждый ответит за себя. А сейчас речь идет о вас! — Но ведь ему доверял обком партии. Коммунисты выбрали его членом горкома. — Вы должны были сигнализировать, что это неправильно. Для этого вам и дано высшее образование и ученое звание. — А разве уже доказано, что он троцкист? Последний наивный вопрос вызвал взрыв священного негодования. — Но ведь он арестован! Неужели вы думаете, что кого-нибудь арестовывают, если нет точных данных? На всю жизнь я запомнила все детали этого собрания, замечательного для меня тем, что на нем я впервые столкнулась с тем нарушением логики и здравого смысла, которому я не уставала удивляться в течение всех последующих 20 с лишним лет, до самого XX съезда партии, или по крайней мере до сентябрьского Пленума 1953 года. ...В перерыве партийного собрания я зашла в свой редакционный кабинет. Хотелось побыть одной, обдумать дальнейшее поведение. Как держаться, чтобы не уронить своего партийного и человеческого достоинства? Щеки мои пылали. Минутами казалось, что схожу с ума от боли незаслуженных обвинений. Скрипнула дверь. Вошла редакционная стенографистка Александра Александровна. Я часто диктовала ей. Жили с ней дружно. Пожилая, замкнутая, пережившая какую-то личную неудачу, она была привязана ко мне. — Вы неправильно ведете себя, Е.С. Признавайте себя виновной. Кайтесь. — Но я ни в чем не виновата. Зачем же лгать партийному собранию? — Все равно вам сейчас вынесут выговор. Политический выговор. Это очень плохо. А вы еще не каетесь. Лишнее осложнение. — Не буду я лицемерить. Объявят выговор — буду бороться за его отмену. Она взглянула на меня добрыми, оплетенными сетью морщинок глазами и сказала те самые слова, которые говорил мне при последней встрече Эльвов. — Вы не понимаете происходящих событий. Вам будет очень трудно. Наверно, сейчас, попав в такое положение, я «покаялась» бы. Скорее всего. Ведь «я и сам теперь не тот, что прежде: неподкупный, гордый, чистый, злой». А тогда я была именно такая: неподкупная, гордая, чистая, злая. Никакие силы не