— Это был он, — тихо сказал я. — Это был Пол.

Она схватила меня за руку и крепко сжала.

— Не подумайте только, что это имеет какое-то отношение к тому, что он был у нас под опекой, или к тем людям, в семьях которых он жил и которые изо всех сил пытались дать ему нормальную жизнь. Вовсе нет. Такие же люди помогали воспитать Мюриэль и тысячи ей подобных.

— Знаю, — сказал я. — Мои родители тоже не были мне родными, но дали мне больше любви, чем я когда-либо заслуживал.

Она удивленно посмотрела на меня, но промолчала. Потом она встала, и я понял, что мое время вышло.

У дверей, когда я уже стоял на крыльце, она снова коснулась моей руки и сказала на прощание:

— Я всю свою жизнь посвятила детям, и это доставило мне немало радости. Но одно в моих взглядах на мир с тех пор изменилось, и притом навсегда.

— Что именно?

— Я все так же верю, что все мы люди, — сказала она, закрывая ширму, — но я больше не верю, что мы все дети Божьи. Нет, в это я вовсе не верю.

Я вернулся в отель, не зная толком, что делать дальше. В вестибюле я понял, что окончательно выдохся, и в конце концов оказался в баре, глядя на улицу через цветное стекло. Как говорится, у каждого свои привычки.

Мысли путались, и я ощущал глухое раздражение. Поиски в Сан-Франциско завели меня в тупик. Миссис Кэмпбелл не помнила, как звали ту семью, которая в конце концов взяла к себе Пола. В любом случае, они переехали, и она не знала, куда именно. Ее коллеги по тем временам либо умерли, либо разъехались. След оборвался, в том числе и по причине пожара. Я был уверен, что Пол вернулся и устроил тот пожар, и знал, что миссис Кэмпбелл уверена в том же самом — точно так же, как она наверняка понимала, что маленький мальчик, найденный на улице, просто позволял обходиться с собой подобным образом, пока не стал достаточно взрослым для того, чтобы выбрать свой собственный путь, став человеком, который сделает так, чтобы все «стало нормально».

Доставая бумажник, чтобы расплатиться за первую кружку пива, я вспомнил, что выключил мобильник. На телефоне оказался пропущенный звонок. Номер был мне незнаком, но это мог быть лишь один из двух, и я перезвонил.

— Джон? — почти сразу же ответила она.

— Нет, — сказал я. — Это Уорд. Твой телефон сообщает о том, кто звонит, Нина. Просто взгляни на экран.

— Верно, — ответила она. — Ну и глупая же я. Где ты?

— В Сан-Франциско.

— Вот как? Зачем?

— Я оставил здесь свое сердце. И вернулся, чтобы его забрать.

— Хорошее решение. И как оно?

— Почти нетронутое, — коротко рассмеялся я. — Как дела?

— Пока ничего, — ответила Нина. — Хотя не совсем, происходит что-то странное. Сегодня утром случилось двойное убийство — кто-то оставил труп неизвестной женщины в дрянном мотеле, а потом пристрелил полицейского, чтобы подчеркнуть свою мысль. Да еще оставил в теле женщины жесткий диск.

— Очаровательно, — сказал я.

— Не особо. Естественно, это дело полиции Лос-Анджелеса, но им вплотную занялся Монро, и я вместе с ним. Может, тебе интересно было бы взглянуть на этот диск? Я неофициально сделала с него копию. Ты ведь занимался такими вещами профессионально?

— Верно, — ответил я. — Хотя Бобби наверняка справился бы лучше. И даже побайтная копия может оказаться не в точности совпадающей с оригиналом. Но я взгляну.

— На нем уже нашли короткий текст и музыкальный фрагмент. Явно для пущего эффекта.

— Что за музыка?

— «Реквием» Форе.

— Красиво.

— Я его не слушала.

— А стоит. Весьма бодрит, особенно если учесть, что он предназначен для мертвых.

Она немного помолчала. Я ей не мешал.

— С тобой все в порядке, Уорд?

— Более-менее. — Я коротко рассказал ей о том, что узнал от миссис Кэмпбелл. — Мягко говоря, веселого мало. Кроме того…

Я пожал плечами. Казалось, она это услышала.

— Да, — тихо сказала она. — Я знаю. Иногда мне снится это по ночам. Будто я снова в Холлсе, на полу вестибюля, раненая. А вы с Джоном где-то там, среди домов, пытаетесь найти Сару Беккер. Бобби нет, и я не знаю, где он. Я на полу, и мне очень больно, и кто-то приближается ко мне, чтобы меня убить. И мне кажется, что на этот раз он вполне может это сделать.

— Черт, — пробормотал я. — Мрачно, ничего не скажешь.

— Мне снова приснился этот сон три часа назад. И каждый раз он длится все дольше. И… иногда я боюсь, что однажды наступит момент, когда он вообще никогда не кончится. Меня убьют, и я больше не проснусь.

— Сны длятся ровно столько, сколько сам им позволяешь, — сказал я. — Как хорошие, так и дурные.

— Весьма глубокомысленно, Уорд-сан.

— Ладно. Извини. Сам не знаю, что хотел сказать.

Она рассмеялась, и на этот раз ее смех звучал несколько убедительнее.

— В общем, позвони, когда доберешься до диска, — сказал я. — А я двинусь дальше. Тут мне больше делать нечего.

— Он сейчас лежит у меня на столе, — ответила она.

Я был в доме Нины лишь однажды и очень недолго, но хорошо себе его представлял. На мгновение, сидя на неудобном табурете с наполовину пустой кружкой пива и слыша вокруг неразборчивый шум голосов, я пожалел, что не нахожусь сейчас там. Там или в каком-нибудь другом доме. Который хотя бы напоминает дом.

— Не позволяй Джону к нему притрагиваться, — сказал я. — Буду у тебя завтра вечером. Можешь позвать его к телефону?

— Его сейчас нет, — ответила она. — Я скажу ему, что ты едешь.

Поднявшись к себе в номер, я долго курил. Впрочем, настроения мне это так и не подняло, хотя и помогло избавиться от никотинового голода. Подтащив кресло к окну, я поднял раму и сел, положив ноги на подоконник и глядя на темные здания и огни города. Снаружи и снизу слышались звуки далекой жизни. Мне казалось, будто я сижу на краю огромного континента один-одинешенек, лишенный своего племени, очага и охотничьей территории.

Постепенно мой взгляд сфокусировался на пальцах собственных ног. Странная у них жизнь в наше время. Небольшой поворот судьбы — и они могли бы стать большими боссами, без устали перенося различные предметы, управляя сложной техникой и касаясь разных интересных частей человеческих тел. Но подобное было им не дано. Их просто засовывали в маленькие кожаные темницы и забывали о них, а когда им все же давали свободу, то часто считали не более чем странным украшением на ступнях.

В конце концов я заснул, и мне приснился сон.

Я находился в каком-то старом городе, с мощеными улицами и покосившимися домами, посреди которого располагалась небольшая площадь с рынком, где продавали еду и домашнюю утварь. Я был подростком, влюбленным в цыганскую королеву этого рынка, прекрасную длинноволосую девушку, которая знала любой переулок в этом бурлящем жизнью городе. Она выросла в нем и чувствовала его силу и текущую в его жилах энергию. Королева была недоступна в своей красоте, но в то же время столь прекрасна, что ее любили все. На мгновение мне показалось, будто я действительно помню, как она идет среди прилавков в компании других девушек и темные волосы, окружающие яркий овал ее лица, отбрасывают золотистые отблески.