Роберт подошел к раковине и включил воду, чтобы отчистить костюм. Из курилки доносились голоса его друзей.

— Это совершенно точно, Виктор, — говорил Владимир. — Он маньяк. Посмотри, все сходится. На матери девочки он не женился, если купил себе отдельную квартиру и живет один. Ты уверяешь, что он к ней приходит. Но это наверняка для отвода глаз. Ему нужна только девочка. А она, видимо, вертит им, как хочет, потому что он боится ее. Ведь если она расскажет кому-нибудь, он окажется либо в тюрьме лет на пять, либо в психиатричке. А знаешь, год назад он спрашивал, не знаю ли я хорошего психиатра. Значит, сам понимает, что болен. А может, это ему нужно как прикрытие в случае, если девочка вздумает поделиться с подружками. Лучше ведь отлежаться в больнице, чем отсидеть в тюрьме. Диагноз все же лучше судимости.

— У тебя бурная писательская фантазия, — засмеялся Виктор. — Привык писать романы. В жизни-то все проще. Он любит ее мать, вот и возится с девочкой, чтобы та к нему привыкла. Семья без проблем. Как и я мечтал когда-то. Девочке ведь около четырнадцати лет.

— Нет, уверяю тебя, она его любовница, — сказал Владимир. — Думаешь, такое только в романах бывает, а в жизни нет?

— В жизни разное бывает, — опять засмеялся Виктор. — Но ты не прав.

— Он, между прочим, всегда любил Набокова и даже дочь Лолитой назвал, — не унимался Владимир. — И Роксану бросил, как только она располнела и перестала быть похожей на… — Он замолчал, густо покраснев, потому что увидел стремительно приближающегося Роберта.

«Разболтался, как старая сплетница», — обругал он себя. Все думают так же, как он, и Виктор не исключение, но у того хватает ума держать язык за зубами. Он с тоской готовился получить по морде, понимая, что Виктор ему не помощник. Не с его хилыми мускулами связываться с Робертом. А у него самого вряд ли хватит сил долго противостоять Роберту. Он с ужасом смотрел на огромные сжатые кулаки.

— Роберт, мордобой — не средство объяснения, — неожиданно дорогу разъяренному Роберту перегородил Виктор.

К удивлению Владимира, Роберт остановился и, выдав в адрес Владимира и всего бомонда длинную непечатную фразу, которую тот меньше всего ожидал от него услышать, вышел. Постоять за себя Роберт мог, но так материться… Владимир механически перевел его слова на литературный русский и, несмотря на только что пережитый страх, засмеялся. На порядочном языке она звучала очень забавно из-за обилия упоминания мужских и женских гениталий и уверений, что он имел половую связь с его матерью и всеми обитателями бомонда. Владимир достал блокнот и стал все еще дрожащей рукой записывать сказанное Робертом, переводя фразу обратно на жаргон, чтобы при случае втиснуть ее в роман. Потом, засунув блокнот и ручку в карман, он бросился благодарить Виктора за спасение, впервые за все время их знакомства испытывая к нему теплые чувства.

Лолита ждала отца так долго, что к ней успела присоединиться мама, заметившая ее отсутствие и, вероятно, имевшая такие же намерения. Но он вышел так быстро, что чуть не сбил их с ног, на секунду остановился, заметив их, а потом, отвернувшись, прошел в зал. Лолита вырвалась из объятий матери и побежала за ним. Но он подошел к девочке и что-то ей сказал, показывая на выход. Та отрицательно замотала головой. Он так же быстро ушел. Лолита отодвинула занавеску и посмотрела в окно: он пошел к стоянке.

— Лолочка, ну ты же видишь, мы ему больше не нужны. — Мама прижала ее к себе.

— Пойдем домой. — Глаза у Лолиты были сухие, в отличие от материнских.

Пока мама ловила такси, Лолита все еще смотрела в сторону стоянки, на которой до сих пор стояла машина отца. Боль в ее душе все разрасталась, и девочке казалось, что она ее не выдержит, настолько сильной она была. Ей хотелось разрыдаться, чтобы уменьшить ее, но слез все не было. Вместо них вдруг появились, зазвучали в ее голове какие-то звуки, слова. Лолита прислушалась к ним, и оказалось, что в них есть смысл. Она сочинила стихотворение. О боли, о разлуке. Когда она тут же, в такси, прочла его маме, то сразу же разразилась слезами, почувствовав наконец облегчение. Боль ушла, а стихотворение осталось. И мама сказала, что оно хорошее, хоть и не стоит его посвящать адресату.

Троих оставшихся друзей бушевавшие страсти не затронули, они их даже не заметили. На постороннюю девочку, которая очень быстро ушла, покосился только Алик, да и тот сразу забыл о ней, он обсуждал с близнецами новую страшную месть учительнице рисования. Его фантазия была неистощима, становилась лишь изощреннее. Вдруг он заметил, что Данила перестал его слушать, и, проследив его взгляд, увидел, что тот неотрывно смотрит на немного возвышающуюся над полом сцену, где только что страдал со своим саксофоном надоевший детям нудный музыкант, а теперь стояла девочка. Алик тоже недовольно стал смотреть на нее. У нее была юбочка, какие он видел по телевизору у балерин, и такие же тапочки.

— Она балерина, — мечтательно сказал Данила, глядя на девочку. — У нее настоящая пачка и пуанты.

Заиграла музыка.

— Это из «Лебединого озера», — продолжал очарованно говорить просвещенный Данила, которого, в отличие от Алика, водили в театр. Данила, не отрывая от нее взгляда, что-то начал горячо шептать Дине.

— Вот еще, — возмутилась та. — Влюбляться стыдно, а показывать это — тем более.

— Ну пожалуйста, я тебя очень прошу, — взмолился Данила.

Дина позвала официантку и, вынув из сумочки деньги, сказала:

— Принесите нам букет роз.

Музыка смолкла, девочка перестала танцевать и поклонилась, взмахнув светлой челкой. К ней подошли близнецы.

— Это тебе, — сказала Дина, протягивая букет, — ты хорошо танцуешь.

Данила стоял, краснея и бледнея, и ничего не говорил.

Девочка улыбнулась близнецам. Ее щеки разрумянились от танца, карие глаза возбужденно блестели, потом она убежала за кулисы.

— Кто это? — спросил Данила.

— Я откуда знаю? — пожала плечами Дина.

— Папа, кто эта девочка? — Данила повернулся к отцу.

— Не знаю, — смутившись, ответил Владимир.

— Ее зовут Власта, она учится в хореографическом училище. Племянница нашей бывшей официантки Тани, — объяснил Виктор.

— Власта, — пробормотал Данила.

— Влюбился, — захохотал Алик. — Как девчонка втюрился. Жених!

— Я не влюбился, — Данила покраснел и чуть не плакал.

— Оставь в покое моего брата, — Динка вскочила и подошла к Алику. — Все люди влюбляются. Это только ты — недоразвитый инфантил. Ты ни на что не способен, кроме как строить пакости Альбине. Куда уж тебе влюбиться! Ты ему просто завидуешь.

— Это я недоразвитый инфантил? — Алик тоже вскочил.

— Альберт, умерь свой пыл, — крикнул из-за стола Виктор.

— Давай выйдем и поговорим, — подзадоривала Дина, демонстрируя стойку карате.

— Никуда я с тобой не пойду, — Алик опустился на свой стул.