последним, Кабан, еще раз проверил узлы стягивающих руки и ноги хозяев веревок, осторожно запахнул халат, прикрывая наготу девушки, и в последний раз осмотрелся по сторонам. Вроде ничего не забыл. Ах, да! Вытянув из кармана складной швейцарский ножик, он аккуратно отхватил солидный кусок телефонного кабеля – так надежнее, и направился к двери. Через минуту налетчик вышел из подъезда, постоял, подставляя лицо мягким лучам закатного солнца, и припустил ленивой трусцой к выходу из двора. Слегка располневший молодой парень бежит от инфаркта – такой образ он предлагал в данный момент окружающему миру, и надо сказать, даже самый взыскательный критик не нашел бы в нем ни малейшего несоответствия.

Долго бежать Кабану не пришлось, в двух кварталах его подобрала старенькая, но ухоженная «шестерка» с двумя подельниками внутри. Дело было сделано, в спортивной сумке небрежно брошенной на заднем сидении по соседству с двумя обрезами и резиновой дубинкой лежали двести тысяч рублей в пачках еще перетянутых банковскими лентами.

– Не плохо за час работы, – озвучил общую мысль Маэстро.

– Столько поди одни олигофрены зарабатывают, – мечтательно протянул Куцый.

– Кто?

– Ну эти, которые нефть там продают, или газ…

– Олигархи, – невольно улыбнулся Маэстро.

– Да не один ли хрен!

Взрыв хохота прервал звонок мобильного телефона. Маэстро, все еще улыбаясь, извлек аппарат из кармана и поднес его к уху.

– Слушаю.

– Салют, это Бес. Надо бы пересечься – есть дело.

– Я не хочу есть дело, – капризным тоном протянул Маэстро. – Я хочу есть шашлыки и запивать их хорошим вином.

– Ага, как обычно в своем репертуаре, – построжал голос в трубке. – Будет тебе и кофе и какава с чаем. Короче, когда и где?

– Ну что ж, командир, знаю – от тебя не отвяжешься. Завтра с утра перезвоню на этот номер и скажу конкретно, сейчас, извини, свои проблемы. Лады?

– Годится. Жду звонка.

Маэстро задумчиво спрятал мобильник обратно во внутренний карман куртки и пояснил, отвечая на вопросительный взгляд Кабана:

– Однополчанин, воевали когда-то вместе.

– Вот я не догоняю, Маэстро, ты в авторитете, блатной в доску… А ведь блатному пацану погоны носить западло, без разницы там ментовские или какие… И с цветными базар водить тоже вроде неправильно.

– А кто тебе сказал, что я блатной? – Маэстро внимательно взглянул в глаза подельнику.

– Ну как… Это… Ведь все… – замялся тот не зная как ответить на такой странный с его точки зрения вопрос.

– Блатные у нас вы с Куцым, а я, если срок у Хозяина до звонка отмотал, так еще не значит, что меня в вашу свору записывать можно. Запомни, Кабан, в стаи сбиваются только слабые, так и получаются разные бригады, конторы и прочие банды и шайки. А сильным это не надо. Не блатной я, но и не мужик. Я сам по себе, сам себе закон, судья и прокурор. Врубаешься? И мне глубоко насрать, что и кто будет обо мне думать, лишь бы не трогали. А тронут, мало не покажется никому, будь он хоть коронованный законник, хоть ментовской генерал. И делаю поэтому, что хочу: захочу – буду с вами, надоест – выгоню вас к чертовой матери и займусь чем-нибудь другим. Вот такие понятия, втянул?

Кабан, несколько обалдевший от такой речи, торопливо закивал головой. А Маэстро, уже сожалея о неуместной вспышке раздражения, вызванной только с первого взгляда простым и наивным вопросом соратника, крепче сжал взмокшими ладонями руль. А в самом деле, кто ты такой, товарищ бывший старший лейтенант, бывший заключенный и будущий непонятно кто? Сам то можешь себе честно ответить? Не бандит говоришь? А то, что сейчас было так, незначительный эпизод в карьере? «Джентльмен в поисках десятки?» А вот интересно, как бы эту «невинную» шалость оценил уголовный кодекс, или тот капитан из военной прокуратуры? Чувствуя, как мелкой дрожью запульсировало правое веко, Маэстро резко даванул на педаль тормоза, сзади раздраженно засигналили. «Мразь ты, старлей, просто гнилая, продажная мразь. Это я тебе не как следователь, а как офицер говорю. Счастье еще, что никто из ребят не погиб. А то как бы ты их матерям в глаза смотрел? Хватило бы совести? Да о чем я, откуда у тебя совесть?!» Рывком распахнув дверцу, Маэстро стремительно выскочил на дорогу, сквозь неумолимо быстро заполнявший мозг густой тяжелый туман ярости смутно вырисовывались очертания почти уткнувшейся в багажник «шестерки» навороченной иномарки. Клаксон исходил возмущенными трелями. «Ты чего лепишь, капитан?! Ты что, решил, что я это из-за денег?! Ты сам-то видел, что эти сволочи с людьми делают?! Видел трупы с головами отрубленными? Тупыми лопатами отрубленными?! Я что стоять в стороне и смотреть должен был?! А? Что, молчишь?! Сказать нечего! А что деньги взял, так я ведь не Христос и не рыцарь из сказки. Я реальный, из жизни, мать твою!!!» Туман все тяжелеет, мерно колышется в голове, заволакивая собой все окружающее, глухо тонут в нем гневные выкрики из допроса почти восьмилетней давности, две правды, столкнувшиеся так, что не разойтись, а прав в итоге тот, у кого больше прав. Прав больше у прокурорского следака. «Мразь ты, старлей!» Так, осужденный Кремер? Выходит, что так…

– Ты какого хрена тут сигналишь, падла?!! Пополам разорву, гнида!!! – правая нога в тяжелом армейском ботинке, ощутимо проминая железо, впечатывается в крыло иномарки. То-то будет рихтовщикам из автосервиса работы. Вэлкам!!! С днем жестянщика!

Чья-то мощная рука подхватывает сзади за шею, так ловко, что не успеть подставить подбородок, тянет назад, заваливая на себя. Олень! Скрутку делать надо, а не тянуть! Ща ты у меня полетаешь, душитель недоделанный! Останавливает уже начатое, тысячи раз отработанное смертоносное движение, горячечный шепот в ухо:

– Ты чё, Маэстро! Вальты на массу вдарили?! Чё творишь, в натуре?!

Туман в голове слегка редеет, в нем появляются редкие просветы, сквозь которые робко проглядывают очертания вечернего проспекта и деланно равнодушные, якобы ничего не замечающие, а на самом деле с жадным интересом впитывающие подробности назревающей драки лица прохожих.

– Всё уже, всё… Отпусти, это я так… Накатило что-то… – чей-то незнакомый хриплый голос, звучащий откуда-то со стороны.

Рука, стиснувшая шею чуть слабеет, позволяя дышать, из белесой мути совсем рядом выплывает удивленное лицо Кабана, в глазах громадные вопросительные знаки. Чуть дальше проявляется Куцый – злой решительный прищур, заострившиеся, закаменевшие черты, правая рука демонстративно сжимает что-то длинное укрытое полой куртки. Потом, в очередном разрыве, проглядывает жирная, расплывшаяся, бритая налысо харя, маленькие поросячьи глазки испуганно бегают по сторонам, вареники губ мерзко, как сытые трупные черви шевелятся, выталкивая дрожащие путанные фразы:

– Брат, успокойся, брат… Все