Единственным развлечением в пути было пропитание наших ящеров, точнее, добывание ими этого пропитания. Несмотря на то что мы теперь использовали их как верховых животных, вроде лошадей или ослов, ящеры были хищниками. Собственно, они и не могли быть никем другим, эти обитатели подземелий, ибо в пещерах с растительностью туго и травоядные животные там не обитают. Прямо на ходу ящеры добывали себе пищу, иногда просто совершая стремительный выпад головой, чтобы схватить зубастой пастью зазевавшегося суслика, глухаря, а то и волчонка – ящеры ели всех. Иногда, если поводья всадником были отпущены и ящер не получал жестких указаний к действию, один из зверей позволял себе метнуться с тропы в сторону, чтобы схватить что-нибудь шевелящееся – птицу, крысу, енота и даже ежа. Колючая шкурка ежей ящеров не смущала – они разрывали и пережевывали ее так, словно это был нежнейший мех ценной породы, лишь изредка сплевывая обрывки шкуры. Схватив добычу, ящер возвращался на тропу и догонял остальных. Вот моменты таких погонь и стали для нас с Бобом своеобразным развлечением в однообразной поездке. Особенно веселился Боб, который даже «болел» за своего ящера и подбадривал его криками:

– Держи, держи! Взять его, Рэглер! – а затем, если зверю удавалось схватить добычу, похлопывал его по загривку и одобрительно говорил: – Молодец, Рэглер! Хорошая ящерка!

Риголан эти наши развлечения наблюдал со снисходительным подобием улыбки. Однажды, взглянув на эту его мину, я не удержался и задал вопрос:

– Прости меня, Сын Тени, если нарушаю обычай твоего народа, о котором я не осведомлен, но все же – сколько тебе лет?

– Лет? – опять скривив губы, переспросил Риголан. – Ты спрашиваешь о моем возрасте, не так ли? Так кто же меряет возраст летами? Пережить лето может любой дурак, в этом нет ничего значительного. Мотыльки-однодневки – и те живут летом. Мы меряем срок своей жизни зимами, поскольку зиму пережить намного труднее, а в пещерах зимой бывает… тяжело, – запнувшись, пояснил эльф. – Тот, кто пережил зиму, приобретает ценный опыт, и чем больше у тебя зим за спиной, тем мудрее и опытнее ты становишься. По меркам моего народа я нахожусь в самом расцвете сил, по меркам твоего – я уже старик. Я пережил шестьдесят две зимы, юный бард.

После этого разговора я стал смотреть на Риголана совсем другими глазами. Да, он выглядел не старше тридцати пяти– сорока лет на людской взгляд и среди своего народа не считался пожилым. Но все же шестьдесят два – это не восемнадцать. Как говорится, пожил, повидал.

На четвертый день, когда по нашим подсчетам до Регентролла оставалось уже не более сотни лиг, ближе к полудню мы осмелились выехать на Северный тракт. В такой близости от столицы наши ящеры уже никого не должны были удивлять. И действительно, какого-то особо пристального внимания наша экспедиция не вызвала. Пару раз, когда мы проезжали через небольшие деревушки, вдоль дороги рядом с нами бежали дети и кричали, указывая на зверей:

– Смотрите, ящер! Ящер! Ящер темных эльфов!

Но какого-то особого воодушевления в жителях деревни это не вызвало. В первый раз дети раздразнили Рэглера, который начал коситься на них, нервничать и в конце концов рыкнул, повернув к детям оскаленную пасть и пригнув голову. Риголан тут же издал резкий, как щелчок кнута, свист, а Боб рявкнул на зверя:

– А ну, цыц! – Но дети уже с визгом разбегались кто куда. Впрочем, даже и тогда это не вызвало резкой реакции крестьян. Какая-то мамаша, оторвавшись от своей возни в огороде, выпрямилась, приложив ладонь ко лбу козырьком, и позвала свое чадо:

– Игорь, домой! – Вот, пожалуй, и все. Во второй деревне дети тоже какое-то время бежали рядом с нами, указывая пальцами на ящеров, но Рэглер теперь уже не реагировал на них, однажды одернутый и хозяином, и своим всадником. К тому же навстречу нам попался какой-то богатый южанин, судя по его одеждам, маг, верхом на элефантусе. Огромное невозмутимое животное с хоботом тут же переключило на себя внимание ребятишек, и они перебежали на другую сторону дороги, чтобы теперь сопровождать уже элефантуса своими воплями. Как я и предполагал, и сама столица, и ее предместья были привычны ко всему.

К вечеру мы приблизились к Регентроллу вплотную – из деревни, в которой мы остановились, были видны башни замка Аштона, величественного сооружения, построенного по приказу барона в рекордные сроки – лет за десять, не больше. Впрочем, как я слышал, отделочные работы в замке все еще продолжались и их должно было хватить еще на десять лет. По замыслу барона, замок его должен будет поражать не только размерами и мощью стен, но и роскошным внутренним убранством как друзей, так и врагов. До столицы оставалось не более часа езды, но, во-первых, мы уже порядком вымотались, а во-вторых, мы могли и не успеть попасть в баронский городок – за первую стену крепости Аштона, где располагались наиболее приличные постоялые дворы и рынки. Крепость, естественно, на ночь закрывалась, и нужно было иметь какие-то совсем уж чрезвычайные полномочия, чтобы ее ворота открылись перед вами ночью. У нас таких полномочий не было, а значит, если мы опоздаем и ворота окажутся закрытыми, придется ночевать в каком-нибудь воровском притоне или хуже того – прямо на улице. Ночевать на улицах большого города нам не хотелось, а потому мы решили остановиться в таверне деревеньки, в которую занесла нас судьба.

Едва я вошел в двери таверны, с порога ощутив знакомую атмосферу пивного разгула, какой-то крестьянин за дальним столиком у стойки ткнул в меня пальцем и заорал:

– А вот и бард явился! Бард, спой нам «Крошку Джуд»!

На секунду меня посетило чувство, будто я никуда не уезжал из Абадиллы, что у меня снова свободный вечер и я пришел подзаработать в «свою» таверну в районе ремесленников. А в следующую секунду я уже достал из-за спины висящую на ремне мандолину, ударил по струнам и запел:

Эй, хоп, крошка Джуд! Не гляди сурово!

Для тебя, жизнь моя, целый день тружусь.

Вот принес я тебе целых две обновы —

Воротник из ежа и стеклянных бус!

И крестьяне, как по команде, подхватили припев:

Эй, Джуд, не балуй!

Лучше в щечку поцелуй!

Эй, Джуд, не балуй!

Лучше в щечку поцелуй!

Простецкая эта крестьянская песня, которую я знал еще в босоногом детстве даже в деревне, не подозревая, что когда-нибудь стану бардом, неизменно пользовалась успехом у простого люда. Важно было только исполнять ее по-настоящему весело, в кураже – и крестьяне, ремесленники, иногда солдаты подхватывали первый же припев, начинали стучать пивными кружками по столу, отбивая ритм песни. Поначалу меня это просто удивляло, а потом я привык и даже стал использовать эту песенку для того, чтобы самого себя привести в бодрое расположение духа.

Вот и сейчас, допев песню, я почувствовал, что усталость утомительного путешествия отступила куда-то на задний план, организм взбодрился и я уже готов к долгому выступлению в таверне.

– Эй, хозяин! Пива и мяса барду и его товарищам! – заорал тот крестьянин, что заказал мне «Крошку Джуд» и успел заметить Боба с Риголаном, вошедших следом за мной. – Я плачу!