Биограф утверждает, что они посвящены ричмондской любви поэта и написаны тогда же. Едва ли это соответствует действительности: первая редакция стихотворения датируется 1831 годом (и, конечно, стихотворение имеет другого адресата), а последняя — 1849-м. Известно, что эту — последнюю — По действительно посвятил Эльмире, тогда уже зрелой, недавно овдовевшей женщине. Он вновь ухаживал за ней. И, возможно, новая встреча всколыхнула прежние чувства. Но это была уже другая Эльмира, да и поэт был другим. А тогда, в юности, — это хорошо известно, — он, конечно, посвящал ей стихи. Но судить о них мы не можем — они не сохранились. Часть утрачена по неизвестным причинам. Другая часть оказалась в письмах юного поэта возлюбленной. Их (и письма) ему вернули в 1827 году — накануне бракосочетания Эльмиры. Видимо, тогда же они были уничтожены самим Эдгаром По.

В марте 1825 года в судьбе юноши произошли разительные перемены. Связаны они были не с делами душевными (отношения с Эльмирой развивались), а с его собственным ближайшим будущим. Его забрали из школы и вверили заботам специально нанятых учителей тотчас же, как было оглашено завещание покойного Гэльта: чтобы подготовиться к учебе в университете, полагал опекун, необходимы специальные наставники. Не погрешим против истины, заявив, что грядущее студенчество пасынка направлялось прежде всего волей мистера Аллана, а не желаниями его супруги или самого будущего студента. Почти неожиданно превратившись в одного из богатейших людей штата, торговец торопился подтвердить свой новый статус.

Интересно, а как сам Эдгар воспринял эту грядущую — поистине чудесную — трансформацию собственной судьбы? Никаких собственных признаний поэта, равно как и свидетельств современников не сохранилось. Тем не менее можно предположить, что воспринято это было с восторгом. И не только потому, что молодой человек любил учиться и знания ему давались легко. Но еще и потому, что он был честолюбив. В этом — при всей несхожести со своим опекуном — они были близки. И грядущее студенчество, конечно, тешило его самолюбие. Ведь в Америке начала XIX века в университетах учились немногие.

Эти полтора года, что отделяли его от университетской жизни, оказались очень важными для социального развития поэта. Свалившееся богатство открыло перед Алланами двери всех аристократических домов Ричмонда и заставило их изменить привычный стиль жизни, сделало существование более открытым. Хотя это и несло большие траты, теперь, по южному обычаю тех времен, они часто приглашали гостей, устраивали приемы и сами откликались на приглашения — посещали балы, светские рауты, дни рождения, другие праздники.

Трудно сказать, как вся эта светская суета воспринималась главой семейства. Скорее всего как человеку деловому — докучала, но как человека тщеславного радовала и льстила самолюбию. Естественно, принимали и пасынка. В отличие от опекуна юный По находил в светской жизни удовольствия. Его радовали ритуалы, радушные улыбки и беседы «ни о чем», были приятны те уважение (пусть формальное) и внимание, которые оказывали ему — совсем еще молодому человеку. Все это было очень важно. Едва ли он сам осознавал это, но вовлеченность в светскую жизнь поднимала самооценку, формировала характер и активно социализировала: очень скоро совершенно естественным образом юноша усвоил манеру говорить и держаться как истинный джентльмен-южанин. Эти навыки остались с ним на всю жизнь — не случайно все, кто впоследствии его видел, знал и наблюдал, отмечали пресловутое «джентльменство» поэта.

А как же любовь? Активная светская жизнь молодого поэта не препятствовала развивавшимся отношениям. Скорее, напротив — помогала. Ведь Эдгар и Эльмира могли видеться — и виделись! — на балах, приемах и раутах. Могли танцевать, общаться, обмениваться записками, назначать свидания. И, безусловно, делали это. Так что любовь росла и чувства углублялись. Видимо, и решающее объяснение между ними произошло не без воздействия указанных обстоятельств. Скорее всего оно случилось накануне (или незадолго) до отъезда По в университет. По понятным причинам его обстоятельства и детали, конечно, неизвестны. Но мы знаем, что Эльмира обещала ждать и дала согласие выйти за него замуж. Этот общий договор влюбленные сохранили в тайне — учитывая отношение родителей девушки к Эдгару. Он поклялся ей в вечной любви и обещал писать.

Увы, как часто мы бываем не властны над обстоятельствами! Особенно когда они управляются намеренно злой чужой волей!

Эдгар сдержал обещание: он писал своей возлюбленной. Но она не получала его писем. И поэтому не отвечала. Сердце ее было разбито… Она вышла замуж за другого. Но это случилось уже позднее.

А пока договор был в силе. Они искренне любили друг друга, когда могли — встречались, писали письма…

Последнее письмо от Эдгара Эльмира получила накануне отъезда возлюбленного в Шарлоттсвилл, где ему предстояло учиться в университете. Вероятно, всплакнула, окропив слезами его строки. И приготовилась ждать следующего. Но… ни одного письма она больше не получила…

В дальнейшем мы обязательно вернемся к упомянутым обстоятельствам. А пока — последуем за нашим героем…

Эдгар По покинул Ричмонд в начале февраля 1826 года. Уезжал он не один, а в сопровождении приемной матери. Она была нездорова, но нашла в себе силы отправиться с сыном. Что, несомненно, говорит и о ее любви к нему, и о беспокойстве за его дальнейшую судьбу. 14 февраля Эдгар Аллан По был зачислен в университет. Как и другим студентам, ему выделили отдельную комнату на первом этаже западного крыла жилого флигеля. Современному студенту комната По, вероятно, покажется большой: три с половиной на шесть метров, то есть более 20 квадратных метров. В комнате был отдельный вход с крытой галереи, а единственное окно выходило во двор. Никакого отопления, кроме камина, не было, и зимой там было весьма холодно. Предполагалось, что в ней студент будет жить и заниматься в течение всего времени пребывания в университете. Добавим, что комната, в которой предстояло жить Эдгару, значилась под номером 13.

В Шарлоттсвилле миссис Аллан провела несколько дней, помогая Эдгару обустроиться на новом месте. Едва ли приходится сомневаться, что именно с ее помощью и на ее деньги была куплена и часть обстановки: стол, стулья, конторка, умывальные принадлежности, гравюры, украсившие стены, и т. д. Во всяком случае, если помнить (о чем мы обязательно скажем) о печальной судьбе, уготованной этим предметам нашим героем. Мы не знаем, как и когда они расстались, но то, что ни с той, ни с другой стороны прощание не могло быть радостным, понятно. Юному поэту было всего-навсего семнадцать лет. Он впервые вышел из-под опеки семьи и оказался предоставлен самому себе. И это, учитывая не только возраст, но и неуравновешенный характер Эдгара, не могло не тревожить приемную мать. Как мы увидим в дальнейшем, тревога ее была не напрасна.