И в а н. Тебя на чем везли?

Ф и р с о в а. Да на поезде.

И в а н. А какие больше сидят?

Ф и р с о в а. Торговые. Полтюрьмы одна торговля. Прямо тебя как на обмен опытом посылают! Я что знала? Да ничего! А там научили! И как усушку продуктам сделать, как утруску! Как вино разбавить, как в сахар воды добавить!

И в а н. Университет!

Ф и р с о в а. Точно!

П р а с к о в ь я. Вы о чем за хлебом говорите, а? Вы совсем умом порешились, да? Ну, давайте за Егория да за Ивана!

Все выпивают.

У т е х и н. Слаб человек! Не хотел за Лобова пить, а выпил.

С в е т а. Он тебе враг, что ли?

У т е х и н. Враг! И дело, видимо, не в нем одном. Мы все враги друг другу.

И в а н. Еще не выпил, а уж пьян. Какой ты враг мне, а я тебе? Ты завтра уехал и забыл про меня.

У т е х и н. Про тебя забуду, про Лобова я помню всегда. Иду по Горького, а сам думаю: где сейчас Лобов? Сижу вечером в своем вонючем кабаке в Доме журналистов, опять думаю, где Лобов! Пью, ем, что его руками выращено…

С в е т а. Болезнь какая-то!

У т е х и н. Болезнь, милая! Я никогда так подробно не открывался, председатель, но ты и без этого злил меня! И все началось с моего первого приезда! Я приехал к тебе совсем пацаном! Немного расстроенный, что попал в сельхозотдел, разные любови занимали голову. Я приехал выспаться, попить молока, поухаживать за сельскими выпускницами. А ты поднял меня в четыре утра и потащил на ферму, потом на сенокос, потом… шесть километров по грязной пашне! Я шел за тобой, видел твой затылок и ненавидел его! В полдвенадцатого ты меня отпустил! Полдвенадцатого ночи, а в четыре опять подъем! Я взорвался! Я мастер спорта! Кумир девочек, пасую перед этим! И опять тряская дорога! Ты говоришь, говоришь! А меня мутит! Последний прием! Дважды посылал меня в силосную яму и кричал: иди! Иди! Что, нечем дышать?! А как должны это коровы жрать? Ты так и сказал: «жрать»! Схватил пригоршню силоса и мне в нос! Ты кричал: пиши, пиши, что видишь! Пиши про мерзость запустения! Я на всю жизнь запомнил эти слова. Мерзость запустения! Я убежал… Тихо, тайно! А ты продолжал жить так каждый день! Меня не спасли тренированные мышцы и знание философии. Не спасло то, что я изучал Вернадского и Докучаева. Теперь скажи: что знаешь ты?

Л о б о в. Что я знаю… То, что знает крестьянин, он не может сказать, ты это запомни. Не потому, что он безъязыкий, а потому, что каждый клочок земли имеет свою историю. Один квадратный метр отличается от другого, как человек от человека. Я тебе, дураку, сразу об этом сказал. Потому и таскал тебя, чтобы ты сам увидел. Я не принимаю в колхоз чужих! Они нашей земли не знают, они на ней не росли. Вот Иван пашет землю, приходит домой, Витьке своему рассказывает, что у осинника видел проплешину. Не стал ее пахать. Витька запоминает. Можно гнать землю под общую гребенку? Можно! Только земля гибнет! Я принял колхоз, взял старые планы и увидел, что половины земли нету! Нету! Короче. В общем и целом я воюю не за свой колхоз, а за все. И моя беда, что такие, как ты, руководят мною!

У т е х и н. А что бы ты хотел?

Л о б о в. Дать каждому колхозу самому решать продовольственную программу. Мы, председатели, соберемся, скоординируем свои планы с государственными и будем работать. Только не мешайте! Я знаю, что мне купить, где, сколько! Я хозяин! Я, а не тот, в кабинете.

И в а н. А тот, в кабинете, кто тогда?

Л о б о в. Не знаю! Половину из этих кабинетов можно выгнать.

И в а н. Больше можно!

Л о б о в. Можно и больше.

П р а с к о в ь я. Гляжу я на вас, люди, и дикую! Как вас жизнь по разным сторонам растащила. Один другого не слышит!

Встает Алла.

А л л а. Не могу спать!

Ф и р с о в а. Тут у меня всю жизнь баталии! Место такое, при дороге. Как съедутся, как схлестнутся! Ой, девки, иной раз до драки. И все правды ищут! А ее нету. Видно, для каждого своя, а общей нету.

И в а н. Должна быть. Если нету, то и жизни нету!

У т е х и н. И жизни нету! Все верно! Мираж! Иллюзия! Жизнь — это полная свобода! Жизнь — это когда я выбираю, а не меня!

И в а н. Запутали вы меня, Егор Денисович, а? Как, рассуди!

Л о б о в. Сам разберешься, не маленький.

С в е т а. Сколько мы живем, он только и делает, что разбирается! А как разберется, так и жизнь кончится!

П р а с к о в ь я. И то… Жизнь тончает… Утекает, как водица сквозь песок. Счас ее ой как трудно удержать. Ведь люди перестали правильное от праведного отличать. Вот он, бедный корреспондент, совсем замаялся! А ведь что ему? Не голодал, не воевал. Ты чего озлился, парень?! Ты же как волк голодный стал! Нельзя так! Дедушка мой такую байку рассказывал. Вот в старину, при князьях, кинутся люди друг на дружку, дружинники на дружинников. Побьют немало! После сядут и поминают убиенных сообча! Так что разом правды не найдешь, не собачьтесь!

У т е х и н. Разговоры… (Уходит на свою лавку.) Все чушь! Бред какой-то!

А л л а. Да, это действительно похоже на бред. Оля, Оленька! Ты сама, сама пристала ко мне с этим домом инвалидов! Каждый день ты меня умоляла! Ты думаешь, мне будет просто?! Но я согласилась… Я из-за тебя согласилась! Ты забыла? А ты, Лонгинов, ты забыл, как я тебя подкармливала! Мать жила с отчимом. У них свое, у нас свое. А я приду, украду для тебя котлетку…

Ф и р с о в а. А я вот своей все денег посылаю, а ведь она меня не любит.

П р а с к о в ь я. Егорий, ты пошто какой-то не свой?

Л о б о в. Думаю…

Л о н г и н о в. Алла, у тебя от