Лишь одна роль не была такой комичной. Единственным практичным человеком в пьесе Чехов изобразил купца Ермолая Лопахина. Сын деревенского лавочника, который разбогател благодаря усердному труду и деловому чутью, Лопахин является квинтэссенцией человека, который сделал себя сам, прямым антиподом праздного дворянства и чудаковатых интеллектуалов. Он прекрасно осознает свое скромное происхождение, и все остальные персонажи, находящиеся выше по социальной лестнице, согласны с этим. И все же Лопахин любит своих друзей, несмотря на их снобизм, и поначалу изо всех сил стремится помочь Раневской выпутаться из затруднительного положения. Однако если средство спасения, которое он предлагает, имеет смысл, то предполагаемая благодетельница и не думает следовать его совету. Когда Лопахин предлагает ей заработать столь необходимые средства, сдавая в аренду часть земли городским отдыхающим, Раневская приходит в ужас: «Дачи и дачники — это так пошло, простите».

Неудивительно, что вишневый сад уходит с молотка. Покупателем оказывается сам предприимчивый Лопахин. Он планирует реализовать свои капиталовложения, срубив плодовые деревья и построив домики, которые он будет сдавать в аренду горожанам. Заключительный аккорд пьесы весьма выразителен. После того как Раневская покинула свое родовое имение, занавес падает и «слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».

Если Чехов думал, что публика будет веселиться, то он жестоко ошибся. Хотя тема пьесы — упадок русского дворянства — вовсе не была оригинальной, она задела за живое. Константин Станиславский, режиссер Московского Художественного театра, назвал «Вишневый сад» поистине великой трагедией. В газетных рецензиях выражалась подобная точка зрения, и даже большевистский литературный критик Анатолий Луначарский полагал, что пьеса невыносимо грустна.

Пьеса вызывала беспокойство, потому что она правдиво выражала тревогу, вызванную крупными переменами последних десятилетий, когда в результате отмены крепостного права и перехода к капитализму поместное дворянство оказалось ненужным. Для многих зрителей эта постановка была вовсе не водевилем, а элегией об умирающем порядке, ностальгическим прощанием с образом жизни, уступающим дорогу неумолимо приближающемуся новому веку, в котором править бал в сельской местности будут не цветущие вишни и бальные платья, а телеграфные столбы и дымовые трубы,[34]

Театралы также были не согласны с драматургом по поводу Лопахина. Чехов, который сам был сыном лавочника, мог сочувствовать предпринимателю. Когда он писал пьесу, он намеревался изобразить купца как достойного во всех отношениях человека. Но остальным такие фигуры часто представлялись совсем в другом свете. Предприниматели, созданные другими русскими писателями XIX в., будь то шутовской горожанин Гоголя, низменный буржуа Достоевского или жадный кулак Некрасова, обычно были алчными и грубыми. В премьерной постановке «Вишневого сада» Московского Художественного театра роль Лопахина исполнял второразрядный актер, изображая героя преувеличенно грубым, несмотря на специальные указания Чехова, что «Лопахина надо играть не крикуну, не надо, чтобы это непременно был купец»[35].

Такое негативное отношение к дельцам и предпринимателям на закате императорской России помогает объяснить, с какими трудностями сталкивался министр финансов Сергей Витте. В глазах современников он больше других государственных деятелей олицетворял Лопахина в реальной жизни. Как и купец из пьесы Чехова, министр добился выдающегося положения благодаря собственным способностям[36]. Сергей Витте начал работать чиновником на железной дороге на юге империи и делал успешную карьеру в деловом мире, пока на его способности не обратили внимание в Петербурге. Витте тоже был человеком действия, который предпочитал делать, а не сокрушаться по поводу прошлого или философствовать по поводу будущего. Министр финансов тоже отдавал свои силы созданию вокруг себя более эффективного и целесообразного порядка.

Больше всего Витте напоминал Лопахина тем, что большинство современников тоже относились к нему с презрением. Наделенный почти сверхчеловеческими энергией и способностями, Сергей Юльевич часто плыл против течения, почти в одиночку пытаясь втащить империю, которая только-только вышла из аграрной стадии, в капиталистическую эру. Как писал один из биографов, в правительстве, в котором все еще доминировал более традиционалистский этос, он «выступал чуждой силой».

Витте также оставил свой отпечаток на русской внешней политике, особенно в том, что касалось ее устремлений на Дальнем Востоке. Какое-то время ему сопутствовал успех. В течение одиннадцати лет на посту министра финансов, с начала строительства Транссибирской железной дороги в 1892 г. и до своей отставки в августе 1903 г., Сергей Витте был одним из ведущих архитекторов наступательной политики на Тихом океане. Хотя его должность напрямую не была связана с дипломатией, Витте участвовал во всех важных дискуссиях по восточным вопросам. В делах, касающихся Востока, послы часто обращались к нему, а не к министру иностранных дел. До тех пор пока он не начал терять доверие царя в 1902 г., голос министра финансов в большинстве случаев имел решающее значение. В то же время, благодаря своим предприятиям, таким как Транссибирская и Восточно-Китайская железные дороги, Русско-китайский банк и порт Дальний, Витте в течение некоторого времени непосредственно контролировал самую амбициозную русскую зарубежную авантюру той эпохи.

Сергей Витте обладал глубоко современным видением империи. Как и многие его соотечественники и современники, он выступал за решительную экспансию на Тихом океане. Однако идея pénétration pacifique («тихого (мирного) проникновения» или политического влияния посредством экономических успехов, а не захвата территории) была уникальна для России того времени. Тогда как англичане, немцы и другие европейцы понимали роль инвестиций, железных дорог и банков в схватке за Азию, большинство русских все еще уравнивали дипломатическое влияние и более традиционные средства, такие как военная мощь и аннексия.

Как следует из названия, идеология pénétration pacifique разделяла неприязнь восточников к военной агрессии. И действительно, Витте и Ухтомский часто сотрудничали в дипломатических инициативах России на Дальнем Востоке. В то же время министр финансов вряд ли считал империю восточной страной. Несмотря на увлечения идеями славянофильства в молодости, он выступал за современную Россию, которая сможет на равных конкурировать с Западом.