в кулаки. У меня всего два вопроса: какого фига ему это понадобилось и, блин, КАК он ухитрился протащить скелет через проходную?! Дёргаю ручку, со второй попытки открываю дверь, и, провожаемая сочувственным взглядом стажёра и стабильно-беспристрастным — Хучика, вылезаю под дождь. Не такой он, кстати, и сильный — так, упадёт по две капли в минуту, не более того.

Стою под дождём, сама плохо понимаю, зачем. Вроде как собираюсь с силами залезть обратно в машину и продолжить разговор, а на деле перебираю известные ругательства, выбирая наиболее полно отражающее физиковскую гнусную сущность.

О, раньше — отдадим должное тупости! — мне и в голову не приходило, что вся эта история была затеяна для того, чтобы способствовать кое-чьему карьерному росту. Сначала я думала, что меня это не касается, потом — что всё как-нибудь разберётся само собой, а оно вот… не разобралось. Интересно, пошёл бы физик на это предательство, если бы знал, что рано или поздно мы с ним окажемся в одной школе? С одной лишь разницей… а нет, с двумя или тремя. Он учитель, я — уборщица, у меня есть судимость, а у него — постоянные муки совести (по крайней мере, должны быть). Стал ли он устраивать все эти манипуляции, если бы знал, что через пару лет наш НИИ развалится, и он вылетит оттуда вместе со своей новой должностью? Хотя кто его знает, может, и стал бы — исключительно из природной вредности, которой у него нехилый запас.

Стоять под мелким, но от того не менее противным дождём удовольствие ещё то, так что я снова залезаю в машину, и, воспользовавшись тем, что Хучик опять общается с кем-то по телефону, принимаюсь разглядывать дачу. Мрачное зрелище! Больше всего этот домик похож на обычную деревянную хибарку. Когда-то он был покрашен не то зелёной, не то коричневой краской (а, может, обеими сразу), но теперь она облупилась, и цвет так просто не разобрать. На окнах что-то вроде занавесок, одно разбито. Вокруг домика несколько аккуратных деревьев, а в некотором отдалении растёт что-то вроде старого бурьяна. Такой обычно вырастает на старых, заброшенных грядках. Сначала там царствуют сорняки — осот в человеческий рост, берёзка, достигающая корнями если не до ядра земли, то до мантии точно, и прочие приятные вещи, название которых я не помню, потому, что перестала заниматься сельским хозяйством лет двадцать назад. Через несколько лет они куда-то исчезают, но нормальной травы все ещё не растёт, вылезает такая непонятная хрень. Не думаю, что наш физик когда-то увлекался садоводством — скорее всего, на рабских плантациях горбатилась мать или жена. Даже, наверное, первое — не думаю, что его сволочную персону способно долго терпеть какое-то существо (а матери-то деваться некуда!).

Хучик прекращает трепаться по телефону, поворачивается ко мне (я вновь угнездилась на заднем сиденье, а мент со стажёром сидят на передних).

— Фёдор Иванович, а где вы обнаружили Гамлета?

Следак, который почти открыл рот, чтобы тоже что-то спросить, лукаво щурится:

— Я же сказал — в колодце.

Немного смущаюсь — вообще-то, я хотела узнать, с чего это вдруг его вообще занесло в тот колодец. Ну ладно, спрошу при случае… у стажёра. Похоже, он в курсе, откуда у шефа взялось такое странное хобби.

А Хучик тем временем продолжает. Так ладно и складно, как будто читает по протоколу:

— Мы удивились не столько самому факту обнаружения неопознанного обезглавленного тела, сколько тому, что на нём был выгравирован инвентарный номер… Марина, вы можете как-то прокомментировать тот факт, что скелет, за похищение которого вы отбывали наказание, обнаружился на даче Валентина Данилова?

Комментирую:

— Сука.

И это самое мягкое из того, что я хотела сказать!

В глазах следака на мгновение сверкает сталь:

— Как грубо.

И это говорит мент, который, общаясь по телефону, два раза употребил та-акие нецензурные выражения, что мне даже сложно всё это вообразить! Ну, в смысле, чего… где… куда…

— Так вот, о чём это я?

— Ммм… думаю, вы хотели сказать, зачем полезли в этот колодец, — неуверенно предлагаю я.

— Не помню, чтобы Фёдор Иванович что-то такое хотел, — влезает стажёр.

— Осматривали место преступления, — туманно сообщает Хучик и, видимо, вспомнив, что так и не сообщил, какого именно, добавляет, — в гражданина Данилова стреляли. Прямо здесь, на его даче, через окно. Пуля задела лёгкое, он находится в реанимации. Боюсь, что ближайшее время допросить не удастся, да и потом… состояние тяжёлое, в общем.

Хучик делает драматическую паузу, давая осмыслить всё сказанное (да ладно, на самом деле он просто утыкается в телефон и начинает набирать кому-то там сообщение), стажёр вылез из машины и идёт под дождём к каким-то другим ментам, а я… отрешённо разглядываю стекло, по которому плавно скользят серебристые капли дождя. Подумать только, коварный физик отправил меня за решётку…. и вот теперь он тяжело ранен. Как странно. Если минуту назад я чуть ли не проклинала его, продумывая планы мести, то теперь злость куда-то ушла. А вот интересно, кому ещё мог помешать этот тип? Залез куда-нибудь не туда, подставил кого-то не того?

Одна особо крупная капелька медленно стекает по стеклу, увлекая за собой соседние. Сквозь мутную пелену дождя я вижу окно с выбитым стеклом. А пули ведь стёкла не выбивают, от них остаются красивые круглые дырки. Тут же рогатка нужна. А, может, окно доломали раньше… или позднее? Это нужно как-нибудь выяснить.

На физика, кстати, я вроде не злюсь. Ну, почти…

Нет, сволочь он редкостная, но градус негодования явно не тот, какой должен быть при мысли о человеке, по чьей милости я получила судимость и сделала карьеру на ниве уборки. Уверена, что всё это из-за того, что его подстрелили. Непросто действительно ненавидеть человека, который лежит в больнице и, может быть, скоро помрёт. Никогда не была особо религиозной, но сейчас, кажется, поняла одну христианскую заповедь. Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую. Не бей супротивника в ответ, не умножай количество зла — Бог сам его накажет. Возможно, лет через двадцать, однако в случае с физиком результат налицо.

Вот тут бы и закончить повествование — а что, патетично и в меру пафосно — но какой там! Фёдор Иванович поворачивается ко мне — в руках у него что-то вроде блокнота (ума не приложу, откуда он его вытащил, всё время же, вроде, сидел на виду) — и негромко, но очень коварно интересуется:

— Чем вы сегодня занимались? Расскажите подробно.

— Ну-у… сначала я дрыхла, почти до обеда, — у Хучика дёргается