В одном месте сели намертво, пришлось спилить дерево и, обмотав его буксировочным тросом, цеплять к гусеницам.

— Давай!

СТЗ плюется вонючим выхлопом и медленно выползает из огромной лужи, подминая под себя бревно. Когда оно выползает из-под гусениц трактора, я ору:

— Стой!

Трактор замирает, мы отцепляем пожеванное траками бревно, переносим вперед и опять цепляем его. На этот раз продвижения трактора хватило для того, чтобы зацепиться за грунт и выдернуть из грязи пушку. СТЗ в грязи по самую крышу, пушка полностью заляпана грязью, мы тоже. Когда впереди замаячило Киевское шоссе, радости нашей не было предела. Но длилась наша радость буквально десять километров. Выясняется, что наши уже сдали Сухиничи, и мы опять попадаем в грязные объятия российских дорог. Начинаем испытывать трудности с горючим, запасы Петровича позволили продержаться два дня. Пару раз сливали бензин с брошенных машин, один раз удалось заправиться на сельской МТС. Начались проблемы с продовольствием, все идут голодные, грязные и злые.

Двенадцатого октября пошел первый снег. Снег быстро сменился дождем и так же быстро растаял, напомнив о неизбежном приходе зимы. Среди отступающих начала проявляться хоть какая-то организованность, теперь мы движемся на восток в составе колонны тыловых частей пятидесятой армии. Хоть мы и оказались приблудными, но нас стали подкармливать и даже выделили полсотни литров керосина. Тринадцатого почти весь день стоим. Где-то впереди идет бой, канонада глушится лесом и едва слышна, но мы понимаем, что сейчас решается наша судьба. Утром следующего дня начинаем движение на северо-восток. Канонада постепенно удаляется, а потом и совсем стихает. Видимо, прямо на восток пробиться не удалось. Сейчас нам предстоит форсировать реку. Мост на дороге разрушен — то ли наши постарались, то ли немцы. Скорее всего, наши. Впрочем, мост, грузоподъемностью в две телеги, наш трактор и так не выдержал бы. Речка так себе, но от осенних дождей поднялась, наш берег болотистый, противоположный обрывистый. Всего полметра обрывчик, но все же.

Хватаю первое, что попадается под руку — лопату, и иду мерить глубину. Полы шинели погружаются в воду, вода льется за голенища сапог.

— Около полуметра, — выливая воду из сапога, инструктирую Петровича. — Дно вязкое, возьми метров на семь-восемь левее, там вроде берег пониже, а мы его сейчас подкопаем.

Зря воду выливал, мы с Пашей опять лезем в воду и лопатами срываем землю с берега. СТЗ осторожно, словно боясь замочить гусеницы в ледяной воде, вползает в реку, доходит до берега и бессильно месит гусеницами воду. Приехали. Мы подкапываем берег, Петрович газует, трактор дергается вперед, скользит и бессильно сползает обратно. Рядом с нами еще медленнее пытается форсировать речку короткий и высокий трактор с открытой кабиной. На радиаторе надпись «Сталинец», на прицепе здоровенная пушка, похоже, корпусная А-19. Трактор доходит до берега и также не может на него забраться, тяжелое орудие не пускает.

— Петрович, у тебя еще один трос есть?

— Есть.

— Длинный?

— Метров двадцать будет.

— Отцепляй пушку.

— Да ты что…

— Отцепляй, говорю, вытащим мы ее.

Пока Петрович с Пашей отцепляют орудие, я продолжаю работать лопатой.

— Готово, — докладывает механик.

— Давай вперед и вон к той березе, — указываю на дерево в десяти метрах от берега.

На этот раз СТЗ, лишенный тормозящего прицепа, выскакивает на берег с первой попытки. Половина дела сделана. Буксировочный трос цепляю за передний крюк, обвожу вокруг березы и опять цепляю к крюку. Артиллеристы ожесточенно вгрызаются лопатами в берег перед огромным радиатором своего «Сталинца».

— Давай потихоньку назад.

СТЗ пятится к реке, но через пару метров трос натягивается, и гусеницы начинают скользить. Надеюсь, что для задуманной операции прочности у этой березы хватит. Более толстого дерева в округе нет.

— Стой! Снимай правую гусеницу с ведущего колеса.

Пока Петрович и Паша возятся с гусеницей, я протаскиваю трос через прицепное устройство пушки и делаю на концах две петли. Вожусь с ними минут пятнадцать, но сейчас все зависит от их прочности. Одну петлю на задний крюк, вторую цепляю за зуб ведущего колеса, получается примитивный полиспаст.

— Петрович, вперед помалу.

Механик включает правый фрикцион, и трос медленно наматывается на колесо, как на барабан. Пока пушка ползет по дну, все идет нормально, но когда она подтягивается к берегу, трос натягивается, как струна, и… передний ход прыжком оказывается на берегу, задний выходит проще.

— Врубай заднюю!

Я начинаю сматывать трос с колеса, но тут к нам подбегает лейтенант-артиллерист.

— Братцы, зенитчики, не бросайте! Мы же ее, считай, от самого Бреста тащим! Выручайте!

Я смотрю на механика.

— Ну, если трос выдержит… — бурчит Петрович.

На этот раз просто цепляем трос за колесо, пойти на прежний вариант длина не позволяет. Поехали. Дизель «Сталинца» ревет, береза трещит, трос вибрирует и со звонким щелчком рвется, хлестнув по кузову СТЗ. Но «Сталинец» успел-таки перевалить через мертвую точку, доворачивает вправо и выдергивает сначала передок, а потом и саму пушку. Лейтенант подходит к Петровичу. Вижу, как он устал, даже на эмоции сил у него нет. Он молча жмет руку сначала механику, потом мне и возвращается к своему трактору. Расчет облепляет пушку, причем вижу, что расчет явно неполный.

— Хороший был трос, — ворчит Петрович, собирая куски.

Может еще пригодиться. Интересно, если бы пережил такое купание в своем времени, уже бы лежал в мягкой кроватке с градусником и пил теплое молочко с медом. А здесь только вылил воду из сапог, портянки отжал и вперед. И ведь никакая зараза не берет.

Через неделю мы вместе с частями пятидесятой армии вышли к Белеву и переправились на правый берег Оки. Наконец-то смогли хоть немного обогреться, обсушиться и очистить грязь. Наши оставили Мценск, но еще удерживают рубеж на реке Зуше. Похоже, немецкое наступление подвыдохлось. Они тоже не железные роботы, правда, в грязи они купались меньше нас, больше передвигаясь по хорошим дорогам. Двадцать четвертого октября нас грузят в железнодорожный эшелон на станции Арсеньево, и мы едем в Елец, куда уже были отправлены остатки нашего полка. Эшелон ползет не торопясь, подолгу стоит на станциях. Во время стоянок мы бегаем за кипятком, чтобы согреться. Температура чуть выше нуля, над землей висят низкие серые тучи, временами заряжает дождь. Зато облачность не дает разгуляться немецкой авиации, и мы благополучно достигаем цели нашего путешествия через двое суток.

Старый купеческий Елец встретил нас разбомбленным железнодорожным узлом и мелким серым дождичком. Тем не менее станция продолжает работать. Воронки на основных путях засыпаны, рельсы восстановлены. Маневровый паровозик шустро заталкивает несколько платформ с техникой в тупик. СТЗ и орудие выгружали уже в темноте и чуть не перевернули, но обошлось. У военного коменданта станции узнаем, где находится наш полк, и получаем пропуск. Наш трактор, разгоняя темноту тусклым светом фар, а тишину — лязгом гусениц, неторопливо ползет по старинным узким улочкам, едва вписываясь в повороты. Патрули несколько раз проверяли у нас пропуск: город находится на военном положении и в нем действует комендантский час. У патрульных же узнавали дорогу и добрались довольно быстро. В расположение полка прибыли уже после отбоя, когда из командиров на месте был только дежурный лейтенант. Да и полка как такового тоже не было. В приспособленном под казарму здании находилось сотни две красноармейцев и командиров, во дворе стояло несколько пушек, в основном тридцатисемимиллиметровых, а также грузовики и еще один СТЗ.