Весна 1990 года. СССР, Южнороссийск

Настя и Кирилл Никитич договорились увидеться на следующий день – решить, что делать дальше.

– Может, на Набережной встретимся? – предложила Настя. – А то я и с морем еще не поздоровалась… Только с балкона на него смотрю.

Кирилл Никитич покачал головой:

– Нет. Не нужно, чтобы нас вместе видели. Город маленький, я тут личность известная. Люди сразу гадать начнут – что это за прекрасная барышня рядом со стариком? А нам разговоры ни к чему. Я лучше сам к тебе зайду. Пораньше, часиков в девять.

И пришел – ровно в девять, как обещал. Настя даже кофе выпить не успела и теперь отчаянно зевала. Выспаться ей не удалось – всю ночь кошмары накатывали. Будто давешние подростки, на которых она так опрометчиво накричала, подкарауливают ее в подъезде, хватают за руки и… В общем, раз пять она в ужасе просыпалась, ходила на кухню запивать страхи кипяченой водой.

А Никитич, наоборот, выглядел бодрячком – куда лучше, чем накануне. Глаза горят, морщины разгладились. Даже, кажется, седины меньше стало. «Как для стариков важно – когда они кому-то нужны! – мимолетно подумала Настя. – Или он просто выспался хорошо?»

– Значит, так, Анастасия, – сообщил ей дед. – Тетрадь Челышева я уже изучил.

– Когда это вы успели? – изумилась Настя.

Расстались они вчера сильно за полночь, а сейчас только девять утра.

– Как когда? – Дед вопросу удивился. – Ночью. Я же так понял – у тебя счет не на недели – на дни идет…

– Ну… – смутилась она. – Счет, конечно, наверно («опять вплелось в речь это типично московское „конечно – наверно“»), идет на дни – но это, в конце концов, – не ваша, Кирилл Никитич, проблема… Ну, то есть… Не до такой степени ваша, чтобы ночами не спать…

– Не ва-аша проблема-а, – передразнил ее дед. – Не люблю я этой фразы. Your problem – is my problem, right?[6]

«Он и английский знает! Во дед дает!… Правда, акцент ужасный – хуже, чем у Сеньки».

– Right[7], – слабо улыбнулась Настя. – Спасибо вам.

– «Спасибо» я пока не заработал, – внушительно сказал дед. – Хотя… чем черт не шутит… Может, получится у нас с тобой с этим лекарством. Я в этот эликсир, признаюсь, верил не особо. Был грех – посмеивался над Николаем… Но сейчас, как тетрадь прочитал… В общем, дельные вещи он пишет. А главное – результаты апробации весьма обнадеживающие.

– Значит, это не просто легенда… – сказала Настя так тихо, что, думала, дед ее не услышит.

Но тот не только расслышал, но и понял, что она имела в виду.

– Гарантий, конечно, никаких. Понимаешь… я внимательно изучил данные по контрольной группе, и вот какую картину увидел: стойкого улучшения у большинства пациентов Николай не наблюдал. Рваные какие-то результаты: у некоторых – значительный положительный сдвиг, а у других – результат нулевой. Было бы куда лучше, если бы улучшения, хоть минимальные, наблюдались у всех. Но такого, увы, не случалось. Значит, о панацее – речи не идет. От рака и не может быть панацеи. Но иногда… иногда – его пациенты действительно выздоравливали. Полностью.

– Я не буду об этом думать! – воскликнула Настя. И тихо добавила: – Слишком страшно… что мама не попадет в это «иногда»…

– И не думай, – кивнул Никитич. – Лекарство мы с тобой изготовим, а дальше – бог в помощь… Кстати, технология там элементарная – вдвоем справимся. Я за главного – а ты за лаборанта. Особого оборудования и реактивов тоже не нужно, так что лаборатория сойдет любая – хотя бы даже в нашей больнице. У меня там полно знакомых. Зайду сегодня, договорюсь.

– А катранов ловить когда? – загорелась Настя. – Я тоже с вами поеду!

– Ловить – завтра, на рассвете. Сегодня я снасти проверю. Только тебе в море делать нечего. Холодно еще, да и насчет рыбалки – ты полный ноль. Жаль, Арсений с тобой не приехал… Его бы я с собой взял.

«Снова Арсений! – раздраженно подумала Настя. – Просто какой-то южнороссийский герой!» И, сама не поняла зачем, – вдруг наябедничала:

– Да уж, Сеня – специалист еще тот. Однажды мы с ним рыбы вместе, – подчеркнула она, – наловили. А уху он самолично взялся варить. И сварил. Вместе со всеми потрохами. Даже глаза из голов не выковырял. Я ложку черпаю – а на меня глаза смотрят. У меня чуть инфаркт не случился. А уж горечь-то!…

Никитич только усмехнулся:

– А что же ты хочешь? Наше, мужское, дело – ловить, а варить – это уж ваше, женское… Потрошила бы рыбу сама.

– Не-а, я и ловить-то боялась, – призналась Настя. – Не могу смотреть, когда они глазами вращают и задыхаются… А потрошить – еще больше боюсь. Однажды попробовала – а рыба как прыгнет прямо на меня! Живая еще была… Я потом ревела весь день.

– Ну и какой из тебя рыболов? – подвел итог дед Кирилл. – Значит, все, договорились. Останешься дома. Гуляй, отдыхай. А завтра к вечеру – встретимся у больницы. Скажем, часов в шесть.

– Ладно, – согласилась Настя. И прибавила: – Вы только про это… про селекцию не забывайте.

Дед посмотрел на нее насмешливо:

– Не забуду. Знаешь, как мы поступим? Тех катранов, что для лекарства не подойдут, я тебе принесу. Почистишь и сваришь уху. У них, правда, чешуя жесткая…

– Спасибо, не надо, – поспешила отказаться Настя.

Проводила Никитича и – лентяйка, какая же она лентяйка! – снова завалилась в постель. На душе было легко. Вот повезло ей с этим дедом! Будто ангел-хранитель ее вчера подтолкнул – бежать на Набережную. И как же все хорошо сложилось… Она себя, словно Жанна д'Арк, повела – впервые в жизни бросилась, так сказать, на амбразуру. Конечно, Никитич ею очарован. И, разумеется, теперь сделает все – для девушки, которая не испугалась толпы подростков и бросилась ему на выручку…

И еще, надо признаться: хорошо, что в лице деда нашелся не только единомышленник, но и начальник. Ура. Она, Настя, – больше не главная! Не ответственное лицо. И теперь не нужно нервничать, принимать решения и волноваться за успех мероприятия… Никитич – человек опытный, ответственный и авторитарный. Командует с удовольствием. А ее дело – только подчиняться и верить, что все будет хорошо!

* * *

Второй день Настиной «командировки» прошел абсолютно бездарно.

На улицу она так и не выбралась. Навалились на нее то ли усталость, то ли простуда, то ли банальная лень. Интересное такое состояние – ничего не тревожит и ничего не хочется… Будто она одна на всем свете, но одиночество совсем ее не угнетало. Наоборот, хорошо: никто не дергает, не отвлекает, ни о ком думать не надо. Только Николеньку изредка и вспоминала. А про работу или про Сеньку, например, – забыла напрочь. Ну их всех. Надоели.