– Садись-ка в это кресло, – любезно предложил Юрий Васильевич и подвинул мягкое и уютное креслице, стоявшее в углу кабинета. – А я здесь присяду. Мне так лучше будет.

Серёжа кивнул. И впрямь, ему так лучше будет. Здесь хороший свет. Глаза видны насквозь. Обволакивающая мягкость Юрия Васильевича кружила мальчику голову. Серёжу стало клонить в сон.

– А скажи мне, Серёженька, – начал издалека Юрий Васильевич, – как тебе живётся у нас? Ты ведь давно у нас. Растёшь плохо, худенький.

Мальчик всхлипнул. Нет такого человека на земле, кому бы он смог рассказать, как ему живётся на белом свете. Когда-то он дал себе зарок, что никому и никогда не расскажет своей тайны. Его жизнь будет закрыта для всех на крепкий замок.

– Хорошо, Юрий Васильевич, мне живётся!

Серёжа часто-часто закивал головой. С директором нельзя шутить. Юрий Васильевич даже с Колченогим расправился, а с ним никто не мог сладить. Колченогого все боялись. Теперь он набирается жизненного опыта в спецПТУ в самой северной области страны.

– Я тебе не верю, маленький. – Директор взял Серёжину руку и нежно погладил. – Ты красивый и ласковый, у нас никогда не было таких милых мальчиков.

Серёжа хотел отдёрнуть руку, но передумал, боясь обидеть Юрия Васильевича. В голове мальчика зароились мысли, которых раньше не было. Вспомнились слухи о Хруще, Волчаре, Цыганёнке. Про Немца тоже судачили. А что говорили и зачем, Серёжа не понимал. Но это было раньше. А в эту минуту все слухи, разговоры, наговоры и оговоры сплелись в один клубок. Серёжа скособочился в кресле, чтобы на всякий случай выглядеть некрасивым. До сих пор он не знал, какой он, красивый или безобразный, ему никто и никогда не говорил об этом. Дора Клементьевна тоже называет его маленьким, но она тоже ничего не говорила о его красоте.

– Откуда ты явился, душа моя? – игриво пропел Юрий Васильевич и придвинулся к креслу, по-прежнему грея свою ладонь в горячей детской ладошке. Серёжа вжался в спинку, и в это время раздался оглушительный телефонный звонок. Юрий Васильевич передёрнулся. Гримаса отвращения обезобразила его тонкое лицо. Серёжа испугался. Только что Юрий Васильевич выглядел добрым и заботливым – и вдруг стал похож на чудовище. Директор встал и на негнущихся ногах подошёл к столу. Резким движением снял трубку и долго стоял, выслушивая какой-то монолог. Серёжа не мог разобрать слов, но непререкаемый тон, сопровождаемый властными нотками, пробивался из эбонитовой трубки, гулким эхом разносясь по кабинету.

Юрий Васильевич молча слушал резкий голос из трубки. Его напряжённое лицо покрылось испариной. В это время в кабинет влетела Дора Клементьевна, красная и распаренная, словно только что из бани. Она схватила Серёжину руку, как что-то отдельное от него, и потащила к двери. Мальчик попытался вырваться, но она тащила и тащила его, невзирая на яростное сопротивление. Серёжа надеялся, что директор вступится за него, спасёт, но Юрий Васильевич продолжал стоять, сжимая телефонную трубку побелевшей кистью. Серёжа оглянулся, и они встретились взглядами. Юрий Васильевич сделал еле уловимое движение, чтобы броситься мальчику на помощь, но что-то остановило его. Скорее всего, это был резкий голос, доносившийся из телефонной трубки. Дора Клементьевна прошипела что-то неразборчивое, волоча тщедушного мальчика по детдомовскому коридору. Когда директорский кабинет остался далеко позади, она выдохнула и засмеялась.

– Не жить нам тут, мой маленький, не жить больше, и не работать, и не учиться!

– Почему это? – удивился Серёжа.

– Съест нас Юрий Васильевич! С потрохами сожрёт. И не подавится. И тебя, и меня загубит. Пойдём, нам вещи надо собрать. А-а, чего там собирать? Нищему собраться – только подпоясаться!

Они вбежали в узкую комнатку Доры Клементьевны. Серёжа уселся на оттоманку. Он ничего не понимал. Ему было жаль Юрия Васильевича. Сейчас бы он уже рассказывал директору о том, как живётся ему на белом свете, что его тревожит, но прибежала некстати сумасшедшая Дора Клементьевна, и тайна осталась на глубине души. Значит, там ей и место.

– Помоги мне, Серёженька, мы уезжаем!

Доктор Саркисян помолодела на глазах. Она швыряла в баул какие-то вещи, потом вытаскивала их оттуда, меняла местами, судорожно бросалась к шкафу, выдвигала и задвигала ящики стола.

– Я никуда не поеду! – насупился Сережа. Он вжался в стену, чтобы Дора Клементьевна не прикасалась к нему. А она и не трогала его, а всё трясла какими-то тряпками и кофтами. Хваталась то за документы, то за постель, а то начинала заворачивать хлеб в газету. Несмотря на острое желание уехать из детдома, убежать, исчезнуть из него, Серёжа не хотел убегать на пару с сумасшедшей женщиной. Она была не в себе. Мальчик уже знал, что доктор Саркисян тоже детдомовка и что у неё нет родных и близких, нет другого угла, кроме койки в отсеке для обслуживающего персонала детдома. В этом отсеке жили все: директор с семьёй, воспитатели, учителя, дворники. Поселковых в детдоме было мало, только Семён Петрович да нянечка. Они приходили на работу рано утром, а поздно вечером возвращались домой. И все детдомовские, включая педагогов и воспитателей, завидовали им.

– Надо ехать, маленький! – Она села рядом с ним, стараясь не прикасаться к нему. – Надо, Серёжа. Понимаешь, что я сделала? Я позвонила в отдел народного образования и всё рассказала.

Дора Клементьевна замолчала. И хотя она сидела в конце скамейки, Сережа почувствовал, как её трясёт. Женщина тряслась, как заведённая кукла. Руки плясали, коленки стукались друг о друга. Нервная дрожь передалась мальчику. Серёжа заволновался, он сжал кулачки и засопел. Что она могла рассказать о Юрии Васильевиче? Что?

– Понимаешь, Юрий Васильевич – интеллигентнейший мужчина! Заслуженный работник народного просвещения! С тех пор, как его назначили директором, наш детдом преобразился. Он стал самым передовым в области. Юрий Васильевич не боится хулиганов и правонарушителей. И самое главное, Юрий Васильевич – настоящий педагог! Я его очень уважаю. Но, – она задохнулась, немного посидела, запрокинув голову, и, справившись с приступом одышки, продолжила, – но у него есть один недостаток.

Дора Клементьевна замолчала. Она не знала, как объяснить Серёже, какой недостаток есть у директора, из-за которого они должны в одну минуту бросить всё и бежать, куда глаза глядят.

– Какой недостаток? – не выдержал Серёжа. Он не видел недостатков у Юрия Васильевича. У директора детдома много достоинств, но самое главное в нём – это его серые и мудрые глаза, в которые можно было окунуться всем телом, целиком, с ногами и двойками. Там целый мир. Там космос.

– Он, понимаешь, Серёжа, он не совсем обычный мужчина, –