Застегнув тяжелую пряжку ремня из шкуры с мехом, я повернулся к Унтаве.

— Ты хочешь сказать, что Итаква вернулся на Борею?

Она кивнула.

— Он в своем святилище. Армандра хочет, чтобы ты получше узнал своего врага. Она будет говорить с Советом старейшин после того, как увидит все, что захочет. Не задерживайтесь, вас ждут.

Мы вышли в тоннель, где к нам почти сразу же присоединилась Трейси, одетая в меховые брюки, великолепную меховую куртку с высоким воротником и унты совершенно изумительной работы. Она будто светилась изнутри. Последним появился Уайти. К моему изумлению, он почти не хромал. Не знаю уж, какими методами здесь лечили раны, но действовали они, судя по всему, очень эффективно.

Затем, под предводительством Унтавы, мы направились по пути, обозначенному хорошо знакомым всем нам символом — пятиконечной звездой! — в Зал Совета старейшин. На пути в добрых полмили мы, конечно, карабкались по высоким каменным лестницам и прошли через дюжину больших галерей. В конце концов мы уперлись в тупик — широкий тоннель заканчивался гладкой стеной с прорубленной в ней огромной дверью, над которой красовалась высеченная в камне все та же пятиконечная звезда. Зал старейшин.

Когда мы оказались футах в пятидесяти от входа, через него довольно бодрым шагом проходили трое индейцев, облаченных, как мне показалось, в наряды при полном наборе церемониальных регалий. Джимми посмотрел им вслед и тяжело вздохнул.

— Вожди черноногих, чинуков и нутки, самых северных из северо-западных племен. Вот так они выглядели лет двести назад! Похоже, Итаква действительно не заходил в своих странствиях намного южнее канадской границы.

— Пошли! — прошипела Унтава, решительно направляясь к двери. — Мы должны войти последними, но так, чтобы нас не пришлось долго ждать.

Мы последовали за нею и оказались в просторной пещере, а может быть, в зале, ярко освещенном горящими факелами. Прежде всего мне бросился в глаза богато украшенный мехами резной трон, стоявший точно в центре, на каменном возвышении, куда вели массивные ступени, тоже сплошь покрытые резьбой. На троне, положив белые ладони на каменные подлокотники, сидела Армандра. Роскошный лисий жакет не скрывал медленного, размеренного движения ее груди.

Она пребывала в состоянии, напоминавшем глубокий транс; прямо перед ее лицом неподвижно висел на золотой цепи, прикрепленной к высокой, загибавшейся вперед над ее головой верхушке спинки трона, тот самый золотой медальон, который я видел у нее на шее. Неподвижно? Пожалуй, что и нет. Я не мог разглядеть четких очертаний медальона — его диск словно расплывался. И он медленно, очень медленно поворачивался на своей цепочке.

Еще одной характерной особенностью Зала старейшин была тишина. Хотя амфитеатр из поднимавшихся от площадки к стенам каменных скамеек был заполнен почти целиком, безмолвие не нарушал ни единый шепот. Или в этом я тоже заблуждался? Да, именно так: я все же уловил приглушенный звук завывания ветров, гулявших где-то очень далеко, а исходил этот звук из медленно поворачивавшегося на цепочке трясшегося мелкой дрожью медальона!

Медальон гудел и вибрировал, откликаясь, пусть очень тихо и слабо, на рев и рокот ветров, бушевавших очень далеко, за гранью вселенной. Он раскачивался прямо перед глазами Армандры, и она слышала его голос. Я же инстинктивно знал, что этот голос рисует для нее картину — что она видит то, что слышит.

Но тут Унтава привстала на цыпочки и, настойчиво шепча что-то мне в ухо, схватила меня за руку. Она указывала, куда мы должны сесть — расположившиеся на нижнем ряду подвинулись, освободив для нас несколько мест. Я встряхнул головой и несколько раз моргнул. Зрелище пребывавшей в трансе Армандры чуть не загипнотизировало меня самого.

Я направился следом за друзьями и Трейси на места, явственно ощущая, что на меня обращены взгляды всех присутствовавших в зале. Чуть ли не четыре тысячи глаз настороженно впились в новоприбывших. Не успели мы сесть, как Унтава поспешно взбежала на ступеньки. Она замерла по правую руку от Армандры и после чуть заметного промедления подалась вперед и пристально всмотрелась в чеканные царственные черты белого лица. Потом она опустилась на колени и склонила голову — приближенная фрейлина богини.

Между тем тишина в Зале старейшин делалась все плотнее. Хотя, может быть, это нарастали гул и рокот, разносившиеся от подвешенного медальона. Они, чем бы ни были на самом деле, воспринимались как шепот призраков ветров, проносившихся по залу. Действительно, это могли быть только призраки, ибо, хотя их приглушенное буйство с каждой минутой слышалось все явственнее, нас не касалось ни единое дуновение потревоженного воздуха, и язычки огней над факелами стояли неизменно ровно. Теперь и я почувствовал, что порывы ветра были лишь иллюзией, как оказывается иллюзией грохот волн, который слышишь в приложенной к уху ракушке, — иллюзией, усиленной полной тишиной многолюдного собрания.

Поэтому подобный чистому звону золотого колокольчика голос Армандры, врезавшийся в этот призрачный шепот потусторонних ветров, встряхнул меня, как удар электротока! Когда она заговорила, по моему загривку пробежали мурашки, а все головы вдруг повернулись в нашу сторону. Женщина Ветров говорила по-английски — несомненно, чтобы мы могли ее лучше понять, — и мы сразу выросли в глазах всех присутствовавших.

— Итаква стоит на своем алтаре, — сообщила Армандра голосом, который, если не считать неотъемлемого золотого звона, был настолько лишен эмоций и даже каких-либо интонаций, что, казалось, мог бы принадлежать самой Смерти. — Он вернулся от своих мрачных медитаций на лунах Бореи и теперь ждет дани, которую не получит, ибо мы вырвали из самых зубов его волчьих воинов и девушку, к которой он вожделел, и мужчин, души которых он стремился заполучить.

— Вот он, там… — Ее рука — пришедший в движение алебастровый слепок, — чуть дрожа, жутковатым жестом указала через зал в никуда. Глаза ее все так же были закрыты, а волосы — живое пламя — странным образом шевелились и понемногу расправлялись ореолом вокруг головы. — Вот он, стоит на своем ледяном пьедестале — мой отец! — Последнее слово сорвалось с ее уст кубиком золотого льда и, казалось, рассыпалось в воздухе просторного зала на ледяные осколки.

Руки Армандры упали и вновь неподвижно застыли на резных подлокотниках трона, в волосах же продолжали играть медные вихри.

— А они, его жрецы, пресмыкаются в кругу тотемов, огрызаются между собой, как побитые волчата, и каждый пытается перевалить вину с себя на других. За тотемами ждут Дети Ветров. Итаква созвал их со всех концов белых равнин, чтобы они увидели его правосудие. А правосудие воспоследствует, поскольку он приказал, а его приказ не выполнили, и его голод остался неутоленным. И как же богу воспринимать столь откровенное пренебрежение?

Но постойте, в кольце тотемов всего шесть человек. Верховного жреца нету…

A-а, вот теперь я вижу его! — Она немного наклонилась вперед; было видно, как напряглись ее пальцы, вцепившиеся в подлокотники. — Вижу, как этот кричит и отбивается, пока его волокут из дыры, куда он забился, к алтарю его властелина. Он пресмыкается, просит, умоляет, этот так называемый жрец, дерзнувший угрожать мне и проклинать меня, а Итаква, мрачный до черноты, возвышается над ним на своей ледяной пирамиде. Вот этот низкий червяк обвиняет своих подручных, и те пытаются укрыться, страшась гнева Шагающего с Ветрами. Но Шагающий с Ветрами холоден и спокоен.