– Да, это верно, но владельцы сторицей получили за свои хлопоты, а вы забываете башкир, на земле которых построены заводы. Забываете приписных к заводам крестьян.

– Да ведь башкиры продали землю…

– За два с полтиной на ассигнации и за три фунта кирпичного чаю.

– А хоть бы и так… Это их дело и нас не касается.

– Нет, очень касается, Василий Назарыч. Как назвать такую покупку, если бы она была сделана нынче! Я не хочу этим набрасывать тень на Тита Привалова, но…

– Что же, ты, значит, хочешь возвратить землю башкирам? Да ведь они ее все равно продали бы другому, если бы пращур-то не взял… Ты об этом подумал? А теперь только отдай им землю, так завтра же ее не будет… Нет, Сергей Александрыч, ты этого никогда не сделаешь…

– Я и не думаю отдавать землю башкирам, Василий Назарыч; пусть пока она числится за мной, а с башкирами можно рассчитаться и другим путем…

– Не понимаю что-то…

– Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это – я еще теперь не могу вам сказать, но только скажу одно, – именно, что ни одной копейки не возьму лично себе…

– Ах, Сережа, Сережа… – шептал Бахарев, качая головой. – Добрая у тебя душа-то… золотая… Хорошая ведь в тебе кровь-то. Это она сказывается. Только… мудреное ты дело затеваешь, небывалое… Вот я – скоро и помирать пора, а не пойму хорошенько…

– Мы еще поговорим об этом, Василий Назарыч.

– Да, да, поговорим… А ежели ты действительно так хочешь сделать, как говоришь, много греха снимешь с отцов-то. Значит, заводы пойдут сами собой, а сам-то ты что для себя будешь делать? Эх, Сергей Александрыч, Сергей Александрыч. Гляжу я на тебя и думаю: здоров, молод, – скатертью дорога на все четыре стороны… Да. Не то что наше, стариковское, дело: только еще хочешь повернуться, а смерть за плечами. Живи не живи, а помирать приходится… Эх, я бы на твоем месте махнул по отцовской дорожке!.. Закатился бы на Саян… Ведь нынче свобода на приисках, а я бы тебе указал целый десяток золотых местечек. Стал бы поминать старика добром… Костя не захотел меня слушать, так доставайся хоть тебе!

Привалов улыбнулся.

– Я тебе серьезно говорю, Сергей Александрыч. Чего киснуть в Узле-то? По рукам, что ли? Костя на заводах будет управляться, а мы с тобой на прииски; вот только моя нога немного поправится…

– Нет, Василий Назарыч, я никогда не буду золотопромышленником, – твердым голосом проговорил Привалов. – Извините меня, я не хотел вас обидеть этим, Василий Назарыч, но если я по обязанности должен удержать за собой заводы, то относительно приисков у меня такой обязанности нет.

Бахарев какими-то мутными глазами посмотрел на Привалова, пощупал свой лоб и улыбнулся нехорошей улыбкой.

– Что же ты думаешь делать здесь? – спросил Василий Назарыч упавшим сухим голосом.

– Я думаю заняться хлебной торговлей, Василий Назарыч.

Старик тяжело повернулся в своем кресле и каким-то испуганным взглядом посмотрел на своего собеседника.

– Я, кажется, ослышался… – пробормотал он, вопросительно и со страхом заглядывая Привалову в лицо.

– Нет, вы не ослышались, Василий Назарыч. Я серьезно думаю заняться хлебной торговлей…

– Ты… будешь торговать… мукой?

– Между прочим, вероятно, буду торговать и мукой, – с улыбкой отвечал Привалов, чувствуя, что пол точно уходит у него из-под ног. – Мне хотелось бы объяснить вам, почему я именно думаю заняться этим, а не чем-нибудь другим.

Бахарев потер опять свой лоб и торопливо проговорил:

– Нет… не нужно!.. Я понимаю все, если способен только понимать что-нибудь…

Откинувшись на спинку кресла и закрыв лицо руками, старик в каком-то забытьи повторял:

– Торговать мукой… Му-кой!.. Привалов будет торговать мукой… Василий Бахарев купит у Сергея Привалова мешок муки…

I

Неопределенное положение дел оставляло в руках Хионии Алексеевны слишком много свободного времени, которое теперь все целиком и посвящалось Агриппине Филипьевне, этому неизменному старому другу. В роскошном будуаре Веревкиной, а чаще в ее не менее роскошной спальне теперь происходили самые оживленные разговоры, делались удивительно смелые предположения и выстраивались поистине грандиозные планы. Эти две дамы теперь находились в положении тех опытных полководцев, которые накануне битвы делают ряд самых секретных совещаний. Они спорили, горячились, даже выходили из себя, но всегда мирились на одной мысли, что все мужчины положительнейшие дураки, которые, как все неизлечимо поврежденные, были глубоко убеждены в своем уме.

– Ах, если бы вы только видели, Агриппина Филипьевна! – закатывая глаза, шептала Хиония Алексеевна. – Ведь всему же на свете бывают границы… Мне просто гадко смотреть на все, что делается у Бахаревых! Эта Nadine с первого раза вешается на шею Привалову… А старики? Вы бы только посмотрели, как они ухаживают за Приваловым… Куда вся гордость девалась! Василий Назарыч готов для женишка в мелочную лавочку за папиросами бегать. Ей-богу!.. А какие мне Марья Степановна грязные предложения делала… Да разве я соглашусь присматривать да подслушивать за жильцом?!

– Однако вы не ошиблись, кажется, что взяли его на квартиру, – многозначительно говорила Агриппина Филипьевна.

– Не ошиблась?! А вы спросите меня, Агриппина Филипьевна, чего это стоит! Да… Я сначала долго отказывалась, но эта Марья Степановна так пристала ко мне, так пристала, понимаете, с ножом к горлу: «Пожалуйста, Хиония Алексеевна! Душечка, Хиония Алексеевна… Мы будем уж спокойны, если Привалов будет жить у вас». Ведь знаете мой проклятый характер: никак не могла отказать. Теперь и надела себе петлю на шею… Расходы, хлопоты, беспокойство, а там еще что будет?..

– Так вы говорите, что Привалов не будет пользоваться вниманием женщин? – задумчиво спрашивала Агриппина Филипьевна уже во второй раз.

– Решительно не будет, потому что в нем этого… как вам сказать… между нами говоря… нет именно той смелости, которая нравится женщинам. Ведь в известных отношениях все зависит от уменья схватить удобный момент, воспользоваться минутой, а у Привалова… Я сомневаюсь, чтобы он имел успех…

– У Привалова есть миллионы, – продолжала Агриппина Филипьевна мысль приятельницы.

– Только и есть что одни миллионы…

– Кажется, достаточно.

– Да… Но ведь миллионами не заставишь женщину любить себя… Порыв, страсть – да разве это покупается на деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право, не знаю, что находят мужчины в этой вертлявой Зосе?.. Ну, скажите мне, ради бога, что в ней такого: маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!